Но в тот момент, когда я подлетаю к ней, происходят сразу два события:

ревущий от ярости Прокоп таки меня настигает, больно цапнув за локоть, а дверь открывается и на пороге появляется кто-то высокий и плечистый.

С перепуга толком не распознаю, кто это, впечатываюсь с разбегу в крепкую, словно из камня сделанную грудь, а через мгновение, сполна хапнув терпкого, со свежими острыми нотами запаха парфюма, задыхаюсь, машинально пытаясь отпрянуть, потому что мне лучше к Прокопу в лапы, чем вот к этому!

С Прокопом хотя бы есть шанс договориться, а тут…

Но мои надежды разлетаются с треском, потому что у вошедшего с реакцией полный порядок.

Он легко перехватывает меня за талию и прижимает к себе, распластывая по телу, словно лягушку по стволу дерева, даже пискнуть не успеваю!

Носом утыкаюсь в его грудь, резко выдыхаю, упираясь обеими ладонями, чтоб оттолкнуть… Но даже с места его сдвинуть не могу, само собой! Очень крепкий, гад!

Мое копошение вообще ни на что не влияет, на свободу мне не вырваться!

— Это у нас тут что? — раздается надо мной нарочито ленивый голос, и замираю, чутко распознав в нем знакомые, вызывающие оторопь, нотки.

Бли-и-ин… Какого черта, вообще?

Я бы сама разобралась!

— О, привет! — тормозят на полном ходу отморозки, — да мы тут так…

— Воспитательный момент, — ржет Прокоп.

Каменная грудь напрягается еще сильней, и я скулю про себя, трусливо зажмурившись.

Блин… Дураки… Валите…

— Воспитательный. — Задумчиво повторяет гад, — момент… Ну-ну…

— А у тебя тоже к этой сучке дело? — наивный Прокоп ничего не чувствует. Вот что значит, напрочь отбитый инстинкт самосохранения!

— Дело? — снова повторяет этот гад, талантливо притворяясь легким дегенератом.

А он — вообще не легкий! Он — тяжелый дегенерат! — Дело… Да.

— Ну тогда мы тебя пропустим вперед! — еще громче ржет Прокоп.

Уй-й… Дурак…

— Вперед… — да, блин, ты вообще слова все забыл? Только повторять умеешь?

Тут меня отлепляют от жесткого тела, смотрят в глаза.

И я теряюсь в яркой безумной синеве его взгляда. Как в первый раз, ей-богу. И кто бы говорил про забыть все слова… У меня в голове пустота… Космическая…

— Вот тут постой, хорошо?

Меня легко ставят на скамейку рядом с дверью.

Я смотрю на развернувшуюся ко мне широкую спину, на жесткий белокурый загривок, на то, как мягко этот гад ведет плечами, чуть разминаясь…

И обреченно закрываю глаза.

И не открываю их до самого финала, даже крики и мат, а затем стоны мучительные не заставляют смотреть на происходящее.

Малодушно, да, но…

В конце концов, они сами виноваты…

Могли бы и отпустить…

И вообще, неизвестно еще, кто сильнее вперся, я или они.

— Птичка, ты как?

После мертвой тишины, прерываемой лишь мучительными матерными стонами, спокойный, чуть взволнованный голос Симонова оглушает.

А понимание, что он стоит прямо напротив, очень сильно рядом — заставляет открыть глаза.

В конце концов, надо встречать опасность лицом к лицу. Меня так дедушка учил.

Скамейка, на которую меня поставили в самом начале событий, довольно высокая, а потому я чуть выше Симонова. И сейчас смотрю на него сверху.

Он улыбается.

Еще не остывший после драки, в ярких глазах — безумие. Ледяное. Демон внутри никак не хочет успокаиваться.

Демон осматривает меня с ног до головы, ощупывает взглядом, проверяя комплектность.

Ему мало крови?

Ему надо еще?

— Они тебя трогали? — холодный яростный взгляд тормозит на моей груди, упакованной только в спортивный лифчик. Футболка потеряна где-то там, внизу. Пала смертью храбрых под твердыми ступнями местных копытных.

Сава смотрит на мою грудь, и та, предательница, тут же реагирует.

Это очень заметно. Очень стыдно.

Я теряюсь и злюсь, потому что не могу контролировать свое тело в этом вопросе, а прикрывать грудь, словно невинная дева, попавшая в лапы к растлителю, не хочу. И без того глупо себя веду.