Шрифт:
— Ладно. Про девочку твою говорить? Или все? Прошла любовь?
— Говори.
— Вчера узнал, сегодня с утра навел справки и убедился. Потап ее со своими прессует.
— Потап… — я попытался вспомнить, кто это. Похоже, кто-то курса с третьего… Точно! Баскетболисты гребаные! Ноги длинные, мозги — отбитые!
— И чего хочет? — спросил я, ощущая, как все внутри напряглось. Пицца стала резиновой, я отбросил ее обратно на тарелку, положил руки на столешницу, подался к Богдахе.
— А ты как думаешь? — он пожал плечами, — девочка красивая. Парня нет. Связей нет. А они — любители расписать на троих.
— Че? На троих?
Больше я слушать ничего не стал.
Вскочил, глянул на время, скривился, осознав, что уже далеко не утро. И все пары в универе закончились.
— Она где сейчас?
— В универе еще, судя по геолокации, — Богдаха глянул мельком на экран телефона, — последний день сессии. Итоговые соревнования у Вязанки.
— Кто за ней смотрит?
— Леха сидит снаружи, ждет.
— А внутри?
— А внутрь мы не ходим, ты же знаешь…
— Блядь…
Я кинулся одеваться.
Не знаю, почему меня так сильно торкнуло, почему рванул в универ на пятой сверхзвуковой. Будем считать, судьба вела.
Но внутри было совершенно четкое ощущение, что мне туда надо.
Что пора, наконец, заканчивать с этим бредом и сделать то, что и должен был сделать с самого начала. Как истинный, чистой крови, Симонов.
Забрать свое.
35. Оля. Падение
— Птичка… — шепот Савы, прерывистый, горячий, удивительным образом попадает в такт жестким сильным движениям во мне, от которых трясется старый стол в тренерской. Трясется и о стену колотится. — Скучал… Дурак… Прости… Хочу…
Я слов не разбираю, цепляясь за эту проклятую реальность с упорством тонущего человека.
Он понимает, этот человек, что не спасется. Но все равно пытается. Не тратит силы на крик, на лишние телодвижения. Просто держится за тонкую ветку, хоть что-то реальное внутри себя — единственное, что пока еще на плаву помогает быть. И дышит. Дышит, дышит, дышит. Понимая, что, возможно, это — последние секунды жизни.
Внутри все замирает в четком понимании окончательности. Финала.
И страшно так! Жутко.
И все равно невозможно остановиться.
Как остановить стихию, тебя порабощающую?
Эта стихия — в тебе. И держит, так сильно и огненно, что поневоле плавит до состояния потери формы.
Я — не человек в руках Савы.
Я — нечто аморфное, подчиненное, и так сильно кайфующее от этого подчинения, что даже не верится, что так бывает… Так бывает, вообще?
Именно так?
Он же…
Он же обманщик. И он не изменился. Предатель. В этом тоже не изменился. У него вообще ничего в жизни не поменялось!!!
Это у меня жизни нет.
А у него… Все кипит! И ключом бьет!
Зачем ему еще и я? Зачем?
Я — слабая, не могу противостоять. Был бы совестливым, правильным — не воспользовался бы.
Но Симонов — это не про совесть и правильность, я уже успела понять.
Он ни на секунду не задумался.
Схватил, разгоряченный дракой, бешеный, яростный, сжал так, что дыхание перебило…
Взял, не помедлив ни мгновение.
А я радостно подчинилась.
Все мои убеждения, все мое яростное сопротивление и воинственный настрой — мгновенно в бездну улетели, стоило ему прикоснуться.
Именно это больше всего мучает, сводит с ума.
И, наложившись на чистый животный кайф от секса с этим подонком, придает происходящему двойственный, острый, пикантный оттенок безумия.
— Не отпущу… — бормочет он, зло вколачиваясь в меня, горячий такой, большой! Напор — бешеный! Подается вместе со мной вперед, укладывает полностью на столешницу, широкую, места хватает, чтоб даже упереться ладонями в стену. И так получается еще плотнее наше соединение, еще чувствительней.
Вскрикиваю от того, что чрезмерно все, остро! И Сава тормозит на секунду. Глаза его — жесткие, опасные, охватывают всю картину целиком: меня, лежащую на столешнице, с ладонями, жалко и бессильно упертыми над головой в стену. И зрачки, и без того расширенные, полностью топят радужку. Ничего в лице человеческого не остается у него!
Зверь. Хищник, поймавший свою добычу. Он меня растерзает тут!
Я понимаю опасность, чувствую ее всей кожей, и в то же время не могу перестать смотреть на него: разгоряченного, в разодранной футболке, перемазанной чужой кровью, с безумным взглядом. Навсегда в моей памяти это останется.
Фотовспышками. Огнем под кожей.
Вены мне дотла сожгло, жидкий огонь по ним льется теперь!
Сава быстро стягивает через голову остатки футболки, ослепляя меня такой знакомой и все равно невероятно откровенной картиной. Мне во сне это все снилось.