И имя мое знает.

Хотя, меня половина города знает. Лично. А те, кто не лично, значит, заочно. Этого вполне хватает, чтоб пустить слухи. Всякие. Которые, если быть совсем уж честным, не всегда слухи, но как-то раньше меня это не парило.

Раньше.

А теперь…

А теперь поздно, Сава. Жри, не обляпайся.

Я и не обляпываюсь.

Жру.

Полной ложкой.

Наверно, скоро сдохну от обжорства. Интересно, если я сдохну, она будет вспоминать? И как?

Как мудака, поигравшего с ней?

Или как своего первого мудака? Он же, по ебанному бабскому закону, обязательно должен быть мудаком, да?

Вяло усмехаясь, наблюдаю, как Богдаха, скривившись, отправляет шлюху прочь из ВИП-а. Я и не сомневался. Он — тот еще брезгливый мудак. Хотя, после Викуси, не должен бы быть таким переборчивым…

— Домой? — встречает мой взгляд мой телохранитель, помощник, а с некоторых пор еще и приятель, похоже.

— Нахуй.

— Тогда надо охрану предупредить, чтоб к нам никого не пускали. Из девок.

— Ага…

— Но вообще, довыебываешься, Сава, — говорит Богдаха, усмехаясь.

— В смысле?

— В том, что это — девка из твоей группы была. И теперь разнесет по универу, что ты — импотент. Вся с таким трудом собранная репутация улетит к ебеням.

— Похуй…

— До девочки твоей дойдет…

— Она в курсе, что это хуйня.

— Ну… Ты же у нас, типа, не страдаешь? А тут эта дура расскажет, что ты сначала ее подругу выкинул, потом ее… Твоя девочка — не дура, наивняшка, но не дура… Все поймет.

— Это ты, блядь, каким глазом рассмотрел ее, а? — меня неожиданно кидает в дикую ревнивую ярость, сам не замечаю, как срываюсь с места и наваливаюсь на удивленного этим выбрыком Богдаху, стискиваю его шею, — откуда ты?..

— Да бля-а-а-а… — хрипит Богдан, ловко скидывая меня с себя и заваливая мордой в диван. Берет на болевой, и это мгновенно просветляет забитую всякой хуйней голову. — Уймись, придурок! — рычит Богдан, — совсем мозги уехали!

— Все! — я не дергаюсь, болевой грамотный, чуть пережмет, кость треснет, — все, блядь!

Он тут же выпускает меня, валится на свое место, тянет руку к трубке кальяна.

А я, ловя сорванное дыхание, падаю обратно на свое.

— Вот вы, Симоновы, ебнутые все же, — вздыхает Богдаха, выпуская ароматный дым вверх, — что ты, что брат твой. Да и папаша ваш далеко не ушел.

— Ты о своих работодателях говоришь, вообще-то, — ворчу я, потирая руку, — придурок.

— Да похуй, — вообще не впечатляется этот урод, — правда же.

— Правда, — вынужден признать я.

— Хотя вот ты, Сава, самый придурковатый из всех, честно тебе скажу, — походу, Богдаху пробивает на разговоры. А мне настолько лень, потому что приступ ярости сменяется полной апатией, и ни руки не шевелятся, ни ноги, что я даже не думаю его прерывать. Пусть болтает. В конце концов, он за эти дни столько раз мой пьяный бред слушал. Могу и я его послушать.

— Какого хрена ты творишь, я вообще не понял, — продолжает тот, — думаешь, будешь на ее глазах всех шмар универа тискать, она впечатлится и прибежит?

— Не прибежит, — говорю я. — И похуй.

— Дебил, — вздыхает Богдан, — было бы похуй, ты бы такого не творил. Не похуй же? И на меня кинулся, вон… И тому парнишке, который на байке ее возил пару раз, морду набил.

Отворачиваюсь.

Набил.

И мало набил.

Богдаха вмешался, оттащил…

Зато добился своего, возле Ольки теперь никакой придурок не прыгает. А то охуели в край.

— Знаешь, ты похож на детсадовца, Сава, своим поведением. Поговорить с ней не пробовал?

Молчу.

Как же, не пробовал! Еще как пробовал!

Но не получается у нас говорить!

Птичка, после того нашего дурацкого диалога, когда я не выдержал, послал ее, вообще сквозь меня будто смотрит!

И бегает. Да так, что догнать не могу!

Или с толпой все время, а мне подходить не вариант, она не будет слушать, пошлет при всех, не постесняется.

Или просто как-то так исчезает из универа, что я не могу поймать. Понятное дело, что телефон ее на прослушке, я же его дарил, но там ничего такого крамольного вообще. Работа, учеба, чаты учебные… Ее даже в общей болталке нет!

Только все по делу.

Она очень конкретная, моя Птичка. Очень деловая.

И очень злопамятная. Неприступная.

Ходит, не смотрит даже.

А я подыхаю! Чисто физически подыхаю, потому что она не смотрит! Мне надо, чтоб смотрела!

Вот и начал творить всякую херню. Типа, ты так легко от меня, от нас, отказалась? Ну и похуй! Я тоже так могу! И никаких стояний под окнами больше!

И никаких разговоров и беганий!

Я, блядь, Симонов!

Я себя не на помойке отрыл!