Шрифт:
Наверно, потому по утрам в слезах просыпалась…
Из-за этого гада.
Из-за того, что такое сделал со мной!
И плевать ведь ему, плевать!
Смотрит, дышит жарко, глаза — словно под гипнозом.
Гладит по груди, нежно так… Обманчиво.
А затем грубо дергает спортивный лиф, разрывая его без жалости. Мне больно. Наверно. Не знаю. Опять просто вспышкой — горячо! Остро! О-о-о…
Жесткие пальцы на голой груди. Сжимают. По-хозяйски очень.
— Я сейчас тебя тут потрахаю еще, Птичка, а потом в душ пойдем, хорошо?
Это вопрос? Или что?
В следующее мгновение понимаю, что не вопрос.
Программа действий.
Мои ступни, легко закинутые на гладкие татуированные плечи, упираются прямо в разлетающиеся ключицы и смотрятся на редкость беззащитно.
А внизу все горит. Мокро там и огненно!
Сава легко придерживает, заботливо даже, чтоб не билась макушкой о стену, и эта забота — дикий контраст с тем, что он делает со мной. Как двигается. Как берет.
Когда он объявил план действий, у меня были вопросы…
А сейчас — ни-че-го!
Пустая, как колокол, голова.
И только мешанина в ней из эмоций и страхов моих, переплетающихся во что-то настолько странное и чудовищно горячее, что я сама не понимаю, когда все это выкристаллизовывается в… Взрыв.
Он настолько сильный, что я выгибаюсь, упираясь одновременно руками в стену у головы, а ногами — в растатуированные плечи Симонова. И кричу. Наверно, кричу. Не знаю.
Гул огня в венах заглушает полностью все внешние раздражители.
Зажмуриваюсь, ловя сладкие черные круги перед глазами.
И прихожу в себя уже в душе.
Тренерском, конечно же.
Симонов подходит к вопросу осквернения преподавательского пространства основательно.
А я…
Мне пофиг.
На меня льется теплая вода, колени мягкие, голова пустая.
И, когда Симонов, не пытаясь больше объяснить программу дальнейших своих действий, просто молча поднимает меня и медленно сажает на себя, длинно, не торопясь, до основания, я только всхлипываю и обнимаю его.
В кабинке дурманно пахнет нами.
Но, в первую очередь — им.
Терпкий самцовый запах, жесткий такой, прицельно, точно бьющий по рецепторам.
И сам Симонов, такой же жесткий и прицельно бьющий каждым своим движением в меня. Убивающий.
Ничего не оставляющий от той рассудительной, свободолюбивой, спокойной девушки. что ехала совсем ведь недавно в город учиться. Имела серьезные планы на жизнь. Выстраивала ее, эту жизнь, так, как считала правильным.
Он ворвался и все разрушил.
А сейчас последнее забирает.
Те крохи меня, что еще оставались.
Теперь все — лишь его.
А меня нет.
Боже… Какой мучительный, сладкий кайф…
36. Оля. Сбежать
Я умудряюсь сбежать от Симонова в пять часов утра.
Учитывая, что поезд у меня в шесть, прямо тютелька в тютельку все получается. Хорошо, что хоть вещи все заранее сложены, оставалось лишь заехать за ними, отключить воду и электричество, схватить сумку и рвануть на вокзал.
Я это на удивление быстро умудряюсь провернуть, хотя после такой ночи должна бы лежать и заново учиться шевелиться и дышать без языка Савы во рту.
Но, похоже, интернет прав, и правильный секс с правильным парнем творит чудеса и придает энергии созидания.
С созиданием у меня не особо, а вот с энергией… Прямо оно, да.
В себя прихожу уже в поезде.
Выдыхаю, откидываясь на жесткую спинку сиденья.
В этот раз я решила не рисковать здоровьем и жизнью и взяла плацкарт.
Боковушку, правда, но, по сравнению с сидячим — экстра-класс.
Рассеянно смотрю в окно, старательно пытаясь не представлять, что именно подумает обо мне Сава, когда проснется и поймет, что я сбежала.
И все равно постоянно об этом думаю.
Он…
Он такой был этой ночью… Одновременно властный и нежный, требовательный и просящий. Из рук меня не выпускал совсем, словно боялся чего-то. Или мне показалось?
Все же, я с ним рядом — дура редкая, как выяснилось. И многого не замечаю. А еще больше — надумываю себе.