Блин… Так приятно…

— Девочка… — слышится с дерева, — отпусти нас. Пожалуйста. Мы никому не скажем про твоего бешеного медведя.

— Конечно, не скажете, — покладисто соглашаюсь я, — сейчас дедушка приедет, с ним и решите. И не пытайтесь спрыгнуть. Вы не особо шустрые, а Кеша бегает быстро. И по запаху вас по-любому найдет, даже если не увидит сразу.

— Это у медведей такой нюх собачий?

— Это от вас дерьмом несет просто.

Когда через пять минут после звонка к воротам подъезжают сразу три здоровенные машины, одну из которых я помню, грустно зарывшейся капотом в обочину, у меня уже даже сил на удивление нет.

Перебор его как-то сегодня.

Кидаю взгляд на угол дома, но Кеша, похоже, от стресса, увалился дремать. Он вообще сонный перед спячкой, вялый. Тут мужикам повезло. Если б сразу после выхода из спячки они такое с ним сделали, то получили бы сполна злого голодного медведя.

Из машин выпрыгивают люди.

Не вооруженные, по крайней мере, этого не видно сразу.

Впереди — двое очень похожих друг на друга мужчин. Явно отец и сын. Высоченные, с хищными жесткими лицами и взглядами настолько холодными и яростными, что невольно хочется отступить и спрятаться.

Вместо этого я поднимаю карабин. Не целюсь, но показываю, что заходить не стоит.

При виде оружия у половины приезжих срабатывает рефлекс, похоже, потому что они хватаются за спрятанные под куртками пистолеты, а кое-кто даже умудряется достать. Двое из них, те, что ближе всего к начальству, синхронно пытаются закрыть собой отца и сына.

Но все замирают, повинуясь легкому жесту старшего из мужчин.

— Это — частная территория, — спокойно говорю я, — представьтесь, пожалуйста. И права на ношение оружия, надеюсь, при вас.

Мужики молчат, явно охреневая от картины.

А неудачливые охотники с дерева орут:

— Спасите! Она — ебанутая! И тут медведь бешеный бегает!

Часть из приезжих, взволновавшись, принимается оглядываться тревожно, но отец и сын обмениваются взглядами… И вот что-то мне знакомое в этих породистых лицах видится, в поворотах голов, спокойной, ленивой какой-то грациозности крайне серьезных хищников. Зверей.

С дерева продолжают убеждать приезжих, что от меня надо обезопасить мир, но я коротко рявкаю, не оборачиваясь:

— Закрылись.

И старший из мужчин, родственников которого я, кажется, знаю, щурится на меня серьезно и кивает:

— Ольга Никифорова, я правильно понимаю?

— Да.

— Блядь… Мелкий… — вздыхает его сын, — как всегда…

— Гены пальцем не сотрешь, — соглашается с ним его отец. — Петр Игнатьевич Никифоров — ваш дед, так?

— Да.

— Может, в дом пригласите? Все же, родня… Возможно.

Получается, правильно я подумала.

— У меня тут дело есть, — киваю я на дерево, и отец Савы говорит спокойно:

— Не волнуйтесь, мои люди присмотрят.

— Ну, тогда прошу, — я вежливо веду стволом, приглашая, а после, спохватившись, опускаю карабин.

— Спасибо, — если отца Савы такое приглашение и удивило или насторожило, то он этого никак не показывает.

Идет первым, следом — его старший сын, я так понимаю, Александр Симонов.

Остальные люди остаются у дерева.

Повернувшись к ним, я говорю:

— Дедушка просил, чтоб гости оставались на своих местах до его прибытия.

— Не волнуйся, все будет в целости и сохранности, — говорит Александр спокойно, лишь в глубине взгляда его — легкое удивление и усмешка. Надо же, а он не настолько ледяной, как могло бы показаться сначала… Чувствуется, что в этом мужчине — скрытый бешеный огонь. Бр-р-р… Мне что-то прямо жаль его жену… Рядом с таким дышать тяжело, а она замуж вышла… Как согласилась, интересно?

Мы проходим в дом.

— Проходите, — я ставлю карабин у двери, — у меня есть пирог. Мясной. Хотите? Дед скоро будет. И Сава с Богданом с ним.

Мужчины переглядываются.

И затем отец Савы говорит задумчиво:

— Знаешь… Я зря переживал. Хороший выбор.

— Определенно. У мелкого внезапно обнаружился вкус, — кивает Александр.

А я, сдерживая тяжелый вздох, иду греть чай.

Прямо вот даже генетический тест делать не надо. Все на лицах, как говорится. И в повадках. У всех четверых.

Бедные их женщины…

И я…