— Да я тебя лучше пристрелю, — все так же ласково говорю я, — заткнись, дебил. Кешенька, Кеша… Вот, яблочки, возьми, мой хороший, возьми…

Кеша садится на зад, смотрит на меня. И, конечно же, по морде не понять, что он сделает в следующее мгновение.

Твари такие, обидели мне медведя!

— Вот… — протягиваю ему яблоки, и Кеша, принюхавшись, встает и аккуратно берет их с ладони, одно за другим.

С каждым новым скормленным яблоком я отманиваю его все дальше и дальше от дерева, все ближе к будке Жучка, любимому месту медведя для короткого отдыха.

Почуяв родной запах, Кеша довольно ворчит, хрустит последним яблоком и снова усаживается. Обнюхивает лапу, лижет ее, ворчит, жалуясь.

— Сейчас, мой хороший, посмотрю… — я изучаю рану, понимаю, что пуля прошла вскользь.

На их и Кешино счастье, эти придурки — знатные мазилы.

Я трогать ничего не буду, потом, когда вернется дед и накормит Кешу специальным снотворным, получится нормально обработать. А сейчас не особо заметно, что рана сильно беспокоит медведя.

Нет, ну надо же быть такими дебилами, а?

Я смотрю на дерево, и как раз вовремя, потому что мужики, пользуясь тем, что я Кешу увела, пытаются спуститься.

Но нет уж!

Я иду к ним, по пути стягивая с плеча карабин и беря неудачливых охотников на мушку.

— Сидеть!

Говорю негромко, чтоб Кешу не взволновать.

Он сильно занят зализыванием раны и поеданием заначки Жучка, которую тот в углу, под своей будкой, закопал утром, и пока про охотников забыл. Я надеюсь.

Но ничего ему не помешает на любой резкий звук вскинуться и все вспомнить.

— Девочка, — мужики замирают послушно, смотрят на меня, на дуло карабина. И, если я впечатления не произвожу, то сайга — вполне себе. — Ты чего? Мы сейчас спустимся и свалим…

— Нет, сидеть, — командую я, подходя ближе, — до приезда полиции.

— Ты охуела? — возмущается один из них, — какая полиция?

— Обычная. Которая разберется, какого черта вы стреляете вне зоны охотничьих закрепленных угодий без патента, без разрешения охоты на медведя.

— Да все у нас есть! Это — бешеный медведь! Его пристрелить надо! Сука, чуть не задрал, надо же!

До них, кажется, только теперь начинает доходить весь ужас случившегося. Верней, того, что не случилось.

— Сами вы бешеные. Сидеть, а то стреляю. Кеша на выстрел прибежит. Хотите?

— Блядь… Да она сама ненормальная, походу…

Достаю из заднего кармана телефон, набираю деду:

— Дедушка, тут браконьеры пришли. Кешу хотели подстрелить.

Судя по всему, динамик у деда включен на громкую, потому что я слышу, как глухо матерится Сава.

— Птичка, ты как? Ты в доме?

— Так, щегол, пасть закрыл, — командует дед, — Олюшка, они живые хоть?

Он меня хорошо знает. И Кешу тоже.

— Живые. На дерево успели влезть.

— Кеша их сильно подрал?

— Да о чем вы вообще? — вопит Сава на заднем плане, — Олька, ты в доме? Ты закрылась?

— Угомони своего брата. И в машину давай. — Дедушка спокоен и деловит, как всегда, — Олюшка, не отпускай их. А Кешу за дом примани.

— Ага, — говорю я и снова слышу Саву.

Голос у него резкий, злой и одновременно встревоженный:

— Птичка, я прошу тебя, уйди в дом. Пожалуйста. Похуй на всех! Да убери ты лапы, блядь!

И успокаивающий голос Богдана:

— Все, все, едем…

— Внимательней там, — говорит дед и отключается.

Ему от меня обратной связи достаточно для того, чтоб понять, как надо действовать.

— Ты кому звонила? — настороженно спрашивает один из мужиков.

Кстати, они, похоже, немного вошли в разум, потому что с места не дернулись за все время моего разговора.

— Дедушке, — коротко говорю я.

— А кто у нас дедушка?

— Лесник.

— Блядь…

— Сидите тут, не дергайтесь, я стреляю хорошо. В отличие от вас.

Я смотрю на будку Жучка, но Кеши там уже нет.

Понятно, пошел перепрятывать найденное добро к себе в подвал.

Ну, и отлично.

Одной проблемой меньше.

Теперь дедушку дождаться.

Сажусь неподалеку от дерева, кладу карабин рядышком, задумчиво смотрю на опушку леса.

И в памяти — голос Савы, такой взволнованный… Он переживал за меня, да? Да?