— По-твоему, это так просто? Взять и оставить?

— Нет, конечно. Сложно. Еще как. Но помнишь, я тебе всегда говорила про право одной ошибки? Прохоров свое использовал и прекрасно понимает это. Если искренне раскаивается, если действительно осознал ошибку и хочет сохранить семью, то будет над тобой трястись и на руках носить. И ты никогда не пожалеешь, что дала ему второй шанс.

?????????????????????????? — А если все-таки пожалею?

— Тогда только…— она изобразила пальцами ножницы.

— Мам!

— Ну, а что? Чик-чик, и готово. Чтобы деточку мою больше обижать не смел.

Мама такая мама.

Я не выдержала и, прикрыв глаза ладонью, рассмеялась. Смех сквозь слезы, но на душе немного легче, и узел, в который стягивались внутренности, ослаб.

Она права. Надо поступать так, как будет лучше мне, а не кому-то другому.

Осталось только разобраться в собственных желаниях и не обмануть саму себя.

Конечно, после разговора с матерью я не побежала к любимому мужу, распахнув объятия.

Нет. Оно так не работает, чтобы раз, и по щелчку забылось, простилось, и все зажили долго и счастливо и как раньше.

Увы. Как раньше уже не будет. Придется подстраиваться к новым реалиям, в которых сердце мое уже не было таким радостным и целым, как прежде. В которых появилась Юляшка со своим приплодом. В которых та самая, роковая единственная ошибка уже совершена, и последствия навсегда останутся с нами.

После разговора с мамой я поняла только одно – чужие советы подходят для чужих. А для себя и правда нужно что-то свое. То, что принесет удовлетворение лично мне и моей раненой душе.

И это не другой мужик, в этом я уже убедилась. Я лучше буду одна, чем не пойми с кем, лишь бы отомстить. Вот если бы появился принц на белом коне, и накрыло бы новой любовью, то да. Ну или хотя бы страсть неземная полыхнула, напрочь снося крышу. А так, просто, чтобы было… На фиг. Я себя не на помойке нашла, чтобы размениваться на такое.

Потешить свою гордыню эффектным уходом? Но… С хрена ли мне уходить? С хрена ли освобождать свою территорию? С хрена ли отказываться от того, что я сама строила? Чтобы гордо страдать в одиночестве? Чтобы потом, когда стану старая и дряхлая, авторитетно утверждать, что я прям баба-кремень, которая познала жизнь? Всех разогнала, выжила и вообще настолько сурова, что сама себе в зеркало не улыбаюсь?

Пфф, такое себе…

Я улыбаться люблю. И жить люблю.

Оставалось ответить на один единственный вопрос.

Готова ли я отказаться от Глеба? Забыть годы, проведенные вместе. Между прочим, весьма неплохие годы. Да, где-то было сложно, где-то хотелось прибить его, но в целом-то было здорово.

Наши чувства уже давно вышли за рамки подростковых страстей. Когда чуть что – вспышка, взрыв, развод и девичья фамилия. Когда максимализм плещется через край, и хочется либо все, либо ничего. Между нами столько связей, иных, в тысячу раз более глубоких, чем те, что были прежде. Как от них отказаться?

И не в мудрости дело. Не в том, что я как жена, мать и хранительница очага должна лечь костьми и, наступив себе на горло, простить все косяки, лишь бы сохранить семью.

Не в этом!

А в том, что я хочу. Для себя. Как бы эгоистично это не звучало.

И сейчас, конкретно в этот момент, на первом месте стояли не интересы детей, не какие-то материальные заморочки, и уж тем более не мысли о том, кто и что обо мне подумает. Плевать мне на мнение посторонних.

Сейчас на первом месте была я. Мои желания. Мое виденье жизни. Мое удобство и мои чувства.

Мама права, некоторые со временем перегорают, остывают, настолько опостылевают друг другу, что смотрят в разные стороны. У нас с Прохоровым не так, мы и правда проросли друг в друга. И отказаться от него – это почти то же самое, что отказаться от самой себя. От очень внушительной части самой себя.

Хочу ли я от себя отказаться? Разорвать на части и остаться с убогой культей вместо души? Нет.

Готова ли я все простить, забыть и сделать вид, что ничего не было? Тоже нет.

Такой вот парадокс, из которого я не могу выпутаться.

— Мам! Я дома!

Киру привез наш водитель. Я пыталась как-то заинтересовать ее, заставить остаться еще на одну очередь в лагере вместе с близнецами, но упрямством она пошла в меня.

Нет, и все. Хочу домой.

Еще ничего не было решено, и я не знала, как сложится наша жизнь дальше, и чтобы не травмировать дочь взрослыми проблемами, придется как-то лавировать, держать себя в руках.

Однако она всегда была умной девочкой, и в первый же день, на первом же ужине, когда мы с Глебом самозабвенно расспрашивали ее о лагере, но не обмолвились ни словом между собой, спросила: