Глеб тоже пришел пораньше. Он вообще старался как можно больше бывать дома, проводить время со мной. Несмотря на то, что я молчала, занималась собственными делами, по большей части не обращая на него внимания, он не сдавался. Кажется, ему было достаточно просто видеть меня, время от времени спрашивать, не нужно ли мне чего-нибудь.

Каждый раз у меня екало где-то за грудиной. Хороший ведь мужик, заботливый, мой, как бы смешно это не звучало. Родной. И такая скотина!

И вот сидели мы спокойно, каждый в своем углу, делами занимались, а тут Кира пришла.

— Привет, — я встретила ее в прихожей.

Дочь скинула кроссовки, подошла ко мне и как-то странно, с надрывом, обняла:

— Привет, мам.

— Ты чего такая?

Она покраснела и, отведя взгляд в сторону, призналась:

— Мы с Соней поругались.

— Из-за чего?

— Она дура, — буркнула Кира.

— Вот те раз, дружили, дружили, за руку ходили, а теперь дура.

Она шмыгнула носом и рвано пожала плечами:

— Ну вот как-то так.

— Ладно, разберемся с твоей Соней. Не переживай, — я чмокнула ее в нос, — иди мой руки, сейчас ужинать будем.

Пока она торчала в ванной, я разогрела жаркое, быстренько нарезала свежих овощей и погрела чайник.

— Идемте!

На кухне сначала появился Глеб, потом хмурая Кира.

Видать, и правда сильно с подружкой разругалась, потому что на ней лица не было. Щеки бледные, с ярко проступающим неровным румянцем, глаза обиженно сверкали, как будто реветь собралась, и губы чуть ли не в кровь покусаны.

Сейчас поест, успокоится, и надо будет деликатно поговорить с ней. Выяснить, что же все-таки случилось, и почему Сонечка из категории лучших подружек перешла в категорию «Дуры».

Прохоров тоже заметил, что она не в себе, и без задней мысли поинтересовался:

— Как прошел день?

Безобидный вопрос привел к неожиданному взрыву:

— Да твое-то какое дело! — выкрикнула Кира, вскакивая из-за стола. — Оставь меня в покое!

И убежала. А мы с Глебом как сидели с открытыми ртами, так и продолжили сидеть.

Наконец, он с трудом сглотнул и сипло спросил:

— Я что-то сказал не так?

— Понятия не имею. Я поговорю с ней.

?????????????????????????? Однако разговора не случилось. Когда я, немного подождав и дав дочери время выдохнуть, попыталась зайти к ней в комнату, выяснилось, что дверь закрыта на задвижку.

— Кир, — я тихонько поцарапалась по косяку, — с тобой все в порядке?

— Все хорошо, — ее голос звучал так потеряно, с надрывом, что у меня все сжалось от тревоги за свою девочку.

Ох уж эти подростковые проблемы…

Случится что-то и, кажется, все… мир летит под откос.

— Кирюш, открой. Давай поболтаем.

Раздался щелчок, и дверь приоткрылась, но не на полную. В образовавшуюся щель я увидела хмурую дочь:

— Я спать ложусь.

— Так рано еще.

— Голова болит.

— Давай, дам таблетку.

— Не надо, мам. Я просто хочу отдохнуть, а поговорим… завтра. Хорошо?

Мне чертовски хотелось узнать, что это за вспышка была за столом, но интуиция подсказывала, что сейчас не надо давить и настаивать на разговоре. Надо просто отступить и оставить ее в покое.

Сложно. Материнское сердце дрожало от волнения, но я все-таки взяла себя в руки, улыбнулась и с пониманием произнесла:

— Хорошо, милая. Отдыхай.

Кира кивнула и закрыла дверь. И я снова услышала, как щелкнул вертушек замка.

Утром Кира спала дольше обычного, но я подозревала, что на самом деле это был маневр, чтобы не пересекаться с отцом за завтраком.

— Может, заболела? — хмуро спросил Глеб перед тем, как уйти на работу. — Давай врача вызовем?

— Непременно.

Вызовем, а когда диспетчер спросит о причинах вызова, скажем: обострение подросткового кризиса и повышенная сердитость. И еще маленько покашливает.

— Глеб, мы разберемся. Иди.

Он ушел, и не успела я открыть ноутбук, как дочь выползла из своей комнаты.

Так и есть. Притворялась.

Я решила сразу не наседать. Вместо этого поинтересовалась:

— Тебе горячие бутерброды сделать?

Она как-то сдавленно кивнула и ушла умываться, а я, проводив ее тревожным взглядом, принялась готовить завтрак.

Я уже поела, но, чтобы не сидеть с пустыми руками и не раздражать ее, заварила себе чая с мелиссой.

— Все готово!

Кира пришла, как-то слишком скромно села за стол и, подтянув к себе тарелку, начала молча жевать, уставившись в одну точку.