— Зачем? — поразился я. — Если они защищают нас, то зачем губить?

Харгунт развёл руками.

— Мы ищем причину. Это сложно, нам приходится таиться от наших ангелов. К счастью, ннаукх им недоступен. Если ты принимаешь мои слова и согласен помочь, то мы встретимся снова.

— Что такое ннаукх? — спросил я.

— Шёпот тишины. Разговор без слов. Как сейчас, только без всяких приборов.

Я уставился на Харгунта, очень медленно понимая то, что он только что произнёс.

— Шёпот тишины… Вы телепаты? Вы можете общаться мысленно?

Только что я узнал самую, пожалуй, важную вещь о вонючках за всю историю нашей войны.

Они телепаты!

— Только когда рядом, а лучше касаться друг друга, — быстро сказал Харгунт. — Нельзя использовать в войне, бесчестия нет!

— Да ничего же себе… — прошептал я.

— Событие Лашампа погубило Народ в вашем мире, поскольку мы привыкли полагаться на ннаукх. Когда магнитные полюса поменялись местами и щит Земли ослаб, шёпот тишины исчез. Мы потеряли знания и общность. Но в нашей реальности мы справились. А в вашей — нет. Наша плоть и кровь растворилась в «даккар» — людях, лишённых ннаукх изначально.

— Что случилось в вашей? — спросил я.

— Кровь людей растворилась в нас, — просто ответил он. — Восемь процентов меня пришло от даккар.

— Ого, — пробормотал я. — Целых восемь?

— Мы менее склонны к ксенофобии, более дружелюбны и всегда старались принять в своё племя вымирающих даккар, а не съесть их. Мы другие.

Меня будто по лицу ударили. И Харгунт заметил мою реакцию. Взял меня за руку. Его пальцы казались очень жёсткими и холодными.

— Не придумывай лишнего, Святослав. Другой — не значит лучший. Даккар могли съесть женщину Народа, а могли сделать чьей-то подругой, признав равной себе. А для нас съесть даккар было редкостью, но принять на равных — немыслимо. Женщина могла стать лишь рабыней, обреченной непрерывно рожать, а мужчина — охотником, первым входящим в пещеру.

— Мы все плохие, — сказал я.

— Мы разные. Но сейчас мы говорим на равных. И нам надо спасти наши миры.

— Если ты не врёшь.

— Если я не вру, — согласился Харгунт. — Решай, время уходит! Ты пойдёшь на второй разговор? Лицом к лицу?

— Да! — выкрикнул я.

— Мы будем ждать тебя через пятьдесят земных дней. На орбите спутника, который вы называете Япетом. Прилетай один или с друзьями, которым доверяешь.

Я кивнул. Помедлил. И спросил:

— Один вопрос. Напоследок. Откуда вы прилетаете к Юпитеру и Сатурну?

— С Земли.

— Но на Земле наша реальность! Там нет Народа.

— Для вас так. А мы прилетаем на Землю, где живёт Народ, а кости людей стоят в музеях. Понимаешь? Реальности перемешаны, каждый видит свою.

— Вот же угораздило, — пробормотал я.

Харгунт кивнул. Поколебался и протянул мне руку.

— У вас есть такой обычай? — я без колебаний пожал его ладонь.

— Нет, но мы знаем ваш. Пятьдесят дней, Святослав. Мы постараемся понять, что происходит и что делать.

— И мы, — пообещал я.

Мир стал бледнеть, затягиваться туманом. Исчезло солнце в небе, исчезла трава под ногами.

Исчез Харгунт.

Я стоял в камере, вокруг потрескивали электрические разряды на проводах-электродах. Сильно, до боли в носу пахло горячим металлом.

Это озон. Это совсем не здорово.

А ещё у меня ужасно болела голова, но вряд ли от озона. Скорей уж человеческие мозги не подходят для такого контакта разумов.

Осторожно пятясь, я вышел из камеры. Мигание индикаторов на конструкции угасало. Из металлической «ёлки» будто ушла жизнь, как из новогодней ели после Рождества.

Мои коротко стриженные волосы стоял дыбом. Во рту был кислый вкус, сильно хотелось в туалет по-маленькому. Хорошо, что встреча длилась недолго.

Падшие ангелы, которые для Народа просто ангелы.

Как такое может быть? Я же их видел, я их помню, это мерзость чудовищная!

…Но откуда мне знать, какими Народ видит наших ангелов?

Даже думать не хочу.

Но вот что никаких сомнений не вызывает — и наши, и чужие ангелы, сражаясь друг с другом, одновременно строят какую-то фигню планетарных размеров. И это очень странно.

— Святослав.

Я посмотрел на Лефевра. Тот стоял над неподвижно лежащими фокусниками. Головы у обоих были замотаны бинтами, на месте шунта проступали бурые пятна.

— Они живы, — сказал Лефевр. — Удали шунт, мне надо уходить.

Корабль временами потряхивало, но несильно. А вот сила тяжести увеличилась.

Я подошёл, Лефевр опустился подо мной на одно колено, будто средневековый дворянин перед королем, ожидая посвящения в рыцари.

Меча у меня не было, да и в рыцари Лефевр не годился. Так что я взялся за краешек шунта. Спросил: