— Мне нельзя, — я покачал головой. — А все остальные? Тоже по каютам?

— Рокеры в каюте ударника, — сказал Петр. — Час назад играли «Гимн восходящего солнца». А джаз-банд собрался у Леонардо, в преф дуют.

Снегирь упорно протянул мне фляжку.

— Да бросьте, пилот! Вам же двадцать лет! Что сделается от глотка?

— Окосею! — я ткнул себя пальцем в грудь. — Телу-то двенадцать!

Снегирь неохотно убрал фляжку. Я спросил скрипача:

— Девчонки? И эти, братья-фокусники?

— Они выше, — Петр развел руками. — Нам велели не выходить со своей палубы. И да, эти Марио вовсе не братья, это их сценический образ!

— Может быть, чая? — внезапно спросил Снегирь.

Я уже готов был заорать на него.

Потом посмотрел с подозрением.

А потом, кажется, понял.

Вначале я снял берет и пригладил короткие волосы. Потом молча закатал рукав рубашки. Вынул из ножен кортик и осторожно царапнул запястье.

Выступила капелька крови.

— Я человек, — сказал я, пряча кортик. — Я настоящий. Святослав Морозов, база Титан. Чего вы боитесь?

Глаза у Снегиря едва заметно дернулись. Я повернулся.

Болван-Миша и болван-Мари стояли. Они как-то совершенно бесшумно ухитрились подняться. Оба смотрели на меня.

— Эй, — сказал я. — Болваны, сесть.

— Меня зовут Миша, — вновь напомнил мальчик-болван.

— Меня зовут Мари, — добавила девочка-болван.

Я в это играть не собирался.

— Эй, — произнёс я стандартное обращение к болвану. И добавил фразу, которую заучил ещё в детстве, но никогда не произносил вслух: — Вечер, якорь, креозот!

Болваны бывают разные: есть совсем простые, грузы таскать, есть посложнее — болваны-актеры, вроде этих, или болваны-компаньоны. Но стоп-фраза у них у всех зашита одна и та же. Она странная, чтобы её случайно не произнести, но отключает все моторные функции у любого болвана. Вот как стоят — так и застывают на месте.

Болван-Миша поднял руку и почесал кончик носа.

Болван-Мари улыбнулась.

Роботы бунтуют только в книжках и кино.

После «критического октября» тридцать четвертого года, когда погибло больше миллиона человек, нейросети по всей Земле очень сильно ограничили. В Пекине через два месяца подписали пакт с кучей ограничений для нейронки и очень жесткими наказаниями для людей, которые этот пакт нарушат.

Все равно находятся балбесы, которые пытаются развить нейронки выше пороговых величин, их ссылают на архипелаг Кергелен или острова Окленд — в зависимости от того, как много натворили. Кергелен, говорят, вообще жуть.

Однажды пакт попыталось нарушить какое-то маленькое европейское государство и вот это было совсем зря — решением ооновского триумвирата безопасности государство разделили на части, которые присоединили к более дисциплинированным соседям.

В общем, на Земле нет нейросетей, которые могут обрести целеполагание и начать поступать по своему разумению. Болван, особенно такой продвинутый, как болван-артист или болван-компаньон может вести себя как человек: трепаться на любые темы, советовать, помогать, отговаривать. Если он имеет дело с несовершеннолетним или больным человеком — то даже может его удерживать от опасных поступков.

Однако болван не может напасть на человека или отказаться выполнять прямой приказ, который никому не угрожает. И уж тем более он не способен двигаться после кодовой фразы моторного отключения.

Но дети-болваны смотрели на нас, улыбались и неторопливо выходили из-за стола.

Сказать, что я удивился — ничего не сказать. Болванов кто-то перепрограммировал? Но как? На дистанционное управление не похоже, под дистанционкой у них движения неуклюжие, значит нейросеть, но нейросети не бунтуют.

Падшие? Никогда они такого не делали! Даже в искины истребителей не пытались забраться!

— Миша, Мари! — Александр повысил голос, будто говорил с напроказившими детьми. — Что вы себе позволяете? Сядьте немедленно!

— Сашенька, не волнуйся, тебе вредно волноваться, — сказала Мари, улыбаясь. — Всё будет хорошо.

Болван-Миша молчал и шёл ко мне. Похоже, выбрал меня как самого опасного противника.

Я отступил на шаг. Вряд ли гражданские мне помогут. Писатель уже старенький, ему лет пятьдесят. А Петя хоть и молодой, но он же музыкант, разве музыканты умеют драться, тем более с болванами.