Как только у Лао-Чжана заканчивался воздух в лёгких, слово тут же брал Да-Чжан. Его речь была не менее цветиста, аляповата, гротескна и полемистична. Он бросал в оппонента ещё более изощрёнными метафорами, ещё более редкими цитатами (отчего порой начинало казаться, что автор их только что выдумал), сыпал ещё более витиеватыми силлогизмами и апориями, ещё сильнее брызгал слюной на собеседника и ещё выразительнее размахивал пухлыми руками у того перед носом.

Дальнейший спор о первородстве быстро переходил в партер, где оба посланника, вырывая друг у друга мятые пачки рукописных листов и поминутно тыча друг друга в них носом, принимались за доказательства «от авторства», приводя в качестве аргументов цитаты из себя (и находя оные цитаты великолепными образчиками риторического искусства), а также нахального конкурента (попутно упрекая оного в эпигонстве и банальном списывании).

Завершалась апория всегда одинаково, в какой-то момент один из оппонентов срывался на визг, после чего уже оба обнаруживали себя катающимися клубком на утилитарно-металлической палубе станции. В воздух летели клочья сальных волос и оторванные полы шёлковых ханьфу. Всегда одинаковых. По вящему недоразумению Да-Чжан и Лао-Чжан, не сговариваясь, одевались с утра строго в один и тот же наряд, при этом ежедневно их меняя в тщетной попытке выделиться. Таким образом, в потасовках с каждым разом страдали всё более дорогие платья.

Так никакого гардероба не напасёшься, вздыхал про себя Е Хуэй, но в драку не лез, этих разнимать — себе дороже. Не так у него весовая. Рано или поздно сами угомонятся. Скорее рано, при таком солидном телосложении много не навоюешь.

Когда драчующиеся, утирая пот с распаренных лбов и тяжко дыша, всё-таки расползались по углам кают-кампании, наступало время советника.

Он выступал вперёд, мановея белым полотенцем в роли своеобразного рефери на ринге, мол, ничья, мон шеры, боевая ничья!

Самим мон шерам при этом, согласно своеобразно сложившемуся кодексу чести в подобного рода перепалках, предоставлялась возможность сохранить лицо, сделав вид, что ничего не случилось, никто не терзал чужую плоть в попытке самоедства и не выкрикивал при этом слов, недостойных не то что уст, но даже и ушей посланника Чжана.

Деловито подбирая разбросанные по полу рукописи, Е Хуэй каждый раз удивлялся, насколько и правда было похоже. Дело даже не в почерке — начертания иероглифов можно подделать, это именно что писал один и тот же человек, со своими уникальными комплексами и сверхидеями, навеки отпечатанными опытом прожитых лет в нейронных связях высших нервных центров. Оба посланника, как и всякий представитель касты Юньсюйцзу, были умны и впечатляюще образованны, и если бы не высокое положение в иерархии Янсин, пожалуй, вполне сошли бы за неплохих собеседников — едких, ухватистых, не лезущих за словом в карман и вполне способных на яркие прозрения, но вот так, столкнувшись нос к носу со своим отражением в зеркале, они словно бы взаимно аннигилировали все и всяческие свои достоинства, демонстрируя всем вокруг исключительно собственные чванство и спесь.

Вот и сейчас, оба посланника, едва взобравшись как ни в чём ни бывало в кресла на противоположных концах помещения, тут же принялись раздавать указания:

— Пришли ли уже результаты проб с Эру?

— Где результаты генетической экспертизы?

Говорили они всегда наперебой, но советник Е уже привык разбирать эту словесную кашу, не переспрашивая.

— Никак нет, ожидаем, связность трасс в квадранте Ворот Танно оставляет сейчас желать лучшего.

— Так поторопите их, советник!

— Сяо-Е, вы меня разочаровываете, куда делась ваша проактивная позиция?

Сяо-Е, «малыш Е», так его называл только Да-Чжан, Е Хуэй за прошедшие месяцы понемногу начинал находить у этих двоих всё больше мелких различий. Право дело, если эти близнецы и разошлись когда-то, это случилось не так уж давно.

— Я немедленно отправлю депешу в консульство Янсина на Эру для скорейшего уточнения!

И тут же принялся пятиться к выходному люку. Пусть дальше сами с собой тут собачатся. Даже одного Чжан Фэнаня ему было многовато, а уж вдвоём они становились и вовсе невыносимы.

Однако стоило ему проделать лишь пару шагов в желанном направлении, как его тут же схватили за грудки с обоих бортов. Отправляй через квола, шельмец, бушевали посланники. Как же, отпустят его просто так.

Впрочем, беда не приходит одна. Е Хуэй прислушался, после чего шея советника заметно побагровела, а голова инстинктивно вжалась в плечи. Из глубин переходной галереи доносилась самая жуткая музыка на свете. Там как всегда хором звучали весёлые голоса двух мичманов Златовичей.

Только этих тут и не хватало.

Е Хуэй лишь чрезвычайным усилием воли сумел подавить в себе острое желание бежать отсюда поскорее. Бежать со всех ног, пошлейшим образом поддев полы шэньи обеими руками и отчаянно подпрыгивая в тщетной надежде дополнительно ускорить шаг. Бесполезно. Он уже пробовал. От них не убежишь.

Тем более, что они уже вот, нарисовались, на его голову. С самого утра нетверёзые, мичмана Златовичи на пару горлопанили своё, не очень-то и нуждаясь в собеседниках, но нет, за просто так они никого оставить в покое ничуть не желали.