— В любом случае, поведение капитана «Лебедя» было неразумным даже для Воина. Я бы на вашем месте немедленно написал жалобу в Адмиралтейство и Конклав.

— Если это был Воин.

— Что вы имеете в виду?

— Не удивлюсь, если это были спасители.

— Ясно. Ну, с них станется. Спеси — вагон. В любом случае, не переживайте. Быть может, вам нужна смена раньше графика? Отдохнёте, подлечитесь.

— Да, вы знаете, пожалуй, это хорошая идея, благодарю за подсказку. До связи.

И отключился.

А идея со сменой была неплохой. Но дело не в том, что Ли Хон Ки был не в форме.

Да, он устал. Но он устал не от кажущегося ничегонеделанья. Контроллеры Цепи по природе своего искусства предпочитали тишину и уединение. Он устал быть пассивным наблюдателем.

Он ничего не решал, как и всё остальное человечество.

Мастер, в руках которого трепетала вся неудержимая мощь Барьера, был беспомощен перед завтрашним днём хотя бы потому, что эти его руки ничего не могли изменить. В их власти было лишь вновь и вновь пытаться отсрочить неизбежное. Однажды кто-то из них ошибётся, но дело не в этом. Не расшибленный о грань Барьера корабль, и не смеющиеся над ними летящие когда-нибудь станут их общей проблемой.

Однажды придёт волна, с которой ни один контроллер на свете не справится. И тогда человечество погибнет в огненном вале угрозы.

Если верить квантовой природе дипа, в каком-то смысле — оно уже погибло.

И шестимерный вероятностный компас продолжал крутиться в поисках неизбежного — полновесной единицы, у которой гибель будет неотвратима.

Это чувствовали все контроллеры, но помалкивали. Это было не принято обсуждать. Считалось, что за подобные теории безоговорочно списывали на берег. А контроллеру без бакена нельзя. Это как скрипач без скрипки или пианист без рояля.

Но что-то делать было нужно.

Три года как не только у Ворот Танно, но и на всём периметре Сектора Сайриз фактически замерла жизнь. Попытки выйти за пределы Фронтира прекратились как силами Адмиралтейства, так и каргокрафтами Квантума. И не надо рассказывать, что дело в последствиях финнеанского мятежа, нет, все будто затаились, ожидая чего-то ещё более страшного. События, в сравнении с которым даже Бойня Тысячелетия покажется детской дракой на заднем дворе.

И этот внезапный пролёт «Лебедя» был неспроста.

Что там, за пределами Барьера, скрывалось такого, что потребовало столь внезапного к себе внимания?

Ли Хон Ки приказал кволу будить сменщика, а сам принялся собираться.

Да и что там тех сборов.

Ссыпать камни в холщовый мешочек, разобрать и сложить подставку под гобан, проследить, что все логи записаны на кристалл, способный пережить прыжок Сасскинда.

Всё, финита.

Каждый бакен Цепи снабжён аварийным контуром, который автоматически активирует миграцию бакенов-дублёров для перехвата управления рёбрами додекаэдра, если один из них на время замолчит. Машина надёжная как атомные часы.

А ещё на нижнем уровне располагались три спасбота для сменного персонала.

С возможностью автономного проецирования и накопителем на обратный прожиг.

Что ещё требуется ищущему правды контроллеру?

Знать бы только, что за правду он ищет.

Пока Ли Хон Ки знал одно. Во время того барража, после которого воякам пришлось бежать без оглядки, что-то случилось. Ещё до всякой триангуляции. С этого можно было начинать.

Так вот что его преследовало всё это время.

Аматоры Квантума и Адмиралтейства полезли своими куцыми умишками решать загадку, которая им не по зубам. Если кто в Секторе Сайриз и владел искусством управления энтропией, то это контроллеры Цепи, а не всякие там вояки да белохалатники. Загадка фокуса, его триангуляции и последующего исчезновения требовала к себе иного подхода. Подхода тонкого музыканта, чувствующего свой инструмент буквально кончиками пальцев.

Если существовал на свете способ изловить вновь запропавший источник сбоя космической статистики, то он всё это время был в руках у Ли Хон Ки. Цепь и порождаемый ею Барьер были ловушкой для энтропии, а значит, универсальным её детектором.

Что ж. Приступим. Тонкие пальцы Ли Хон Ки звонко хрустнули, разминаясь.

Глава II. Коллапс (часть 5)

Советник Е уже второй час кряду с обыкновенно угодливым выражением лица выслушивал, как оба посланника Чжана продолжают очередной раунд своего бесконечного спора.

Спор этот каждый раз был донельзя принципиальным и всегда происходил по одной и той же несложной драматургической схеме, идеально отрепетированной, многократно обкатанной и потому заведомо безуспешной.

Сначала Лао-Чжан, решительно входя в кают-кампанию, произносил некую многословно-полновесную, явно подготовленную заранее и потому непереносимо-занудную речь, переполненную замысловатыми метафорами и цитатами из классиков древней поэзии, весь смысл которой зачастую сводился к какому-нибудь простенькому и донельзя высосанному из пальца аргументу, почему именно его, Лао-Чжана, следовало считать единственно первородным посланником Чжан Фэнанем, в то время как его оппонента Да-Чжана обратным образом следовало развенчать, низложить и разжаловать до бесполезного бэкапа, каковому дубликату по итогам прослушивания вышеизложенной речи следовало с повинной головой и глубокими извинениями немедленно отправиться в ангары долговременного хранения, где благополучно почить до лучших времён в соответственном его статусу и весу биосаркофаге.