В этот момент меня будто ледяной водой окатили, смывая эмоции на минимум.

— Добрый вечер, Глеб, — совершенно ровно произнесла я, — ты за вещами?

У него аж краска от лица отхлынула:

— Какие вещи? — прохрипел он.

— Не знаю, — я равнодушно пожала плечами, — носочки, там. Трусишки. Рубашечки. Уж извини, сумку я тебе собирать не стану. Сам. Все сам. Ты мальчик большой, взрослый, как-нибудь справишься.

— Я никуда не пойду!

— Предлагаешь уйти мне?

У него нервно дернулся кадык:

— Я предлагаю спокойно поговорить.

— Уже можно? — от сарказма удержаться не удалось. — Жена перестала быть мнительным неадекватным недоследопытом в фазе острого ПМС и ее, наконец, можно удостоить разговором?

Он виновато отвел взгляд в сторону. И вообще выглядел, как пес, которого поймали в курятнике:

— Тань…

Его убитый тон вымораживал:

— Знаешь, что, Прохоров? Иди ты на хрен! Как тебе такой разговор?

— Таня, подожди! — он ринулся за мной в ванную, но я успела захлопнуть дверь у него перед носом и повернуть вертушок замка. — Открой дверь!

— Иди к черту.

Не торопясь, я смыла косметику, приняла душ, причесалась, обмазалась кремами с головы до пят и только после этого вышла.

— Ты еще здесь?

— Я никуда не уйду, — повторил этот упрямый осел, — и тебя не отпущу.

— Ну-ну…

Я отправилась на кухню. Он за мной.

Между нами звенела тишина. Я не собиралась облегчать ему задачу и заговаривать первой, а Глеб давился, стоя у меня за спиной, и не знал, что сказать. Наконец, выдал:

— Я тебе весь день звонил.

— Телефон разрядился. Чай будешь? — невозмутимо поинтересовалась я. Эмоций ноль, только холод. И он это почувствовал:

— Ты как с чужим говоришь.

— А как надо? С почетом, с уважением, с реверансами? Перебьешься.

— То, что сегодня произошло, понимаешь…такое дело.

Я раздраженно скрипнула зубами и повернулась к нему лицом:

— Глеб, давай сразу перескочим ту часть, где ты вертишься, как уж на сковородке, пытаешься прощупать, что же именно мне известно, а потом дозированно выдаешь ту правду, которую посчитаешь нужным. Я знаю все. Твою шмару зовут Оленька, она глубоко беременна, и в скором времени тебя можно будет поздравить с рождением сына. Все так? Вроде ничего не пропустила?

Он дернулся так, будто я его ударила.

— Откуда…

— Откуда я знаю? Твоя ненаглядная сама пришла ко мне пару недель назад и рассказала о том, как сладко вы живете. Прямо душа в душу.

— Почему ты мне ничего не сказала? — просипел он.

?????????????????????????? — А как ты думаешь? Готовилась к отступлению. Выводила, все, что только можно было вывести, из-под удара, — теперь, когда все было готово, я могла в этом признаться. — А заодно составила у нотариуса перечень нажитого в браке, чтобы у тебя не было соблазна отломить от семьи кусок и передать его своей сахарной писечке. Так что, когда устанешь притворяться и терпеть жалкую жену, уходить придется налегке.

— Я не собираюсь никуда уходить, — Глеб сделал шаг ко мне с явным намерением прикоснуться, но так и замер с протянутой рукой, напоровшись на мой ледяной взгляд, — не знаю, что там тебе наплела эта дрянь. Но все не так!

Я криво усмехнулась. Кто бы знал, как трудно быть сдержанной и холодной, когда внутри пылает и бомбит:

— Да ты что? Может, ты с ней не трахался?

На миг мне даже захотелось, чтобы он смог меня в этом убедить. Чтобы обнял, сказал, «Танюш, ну ты же знаешь, что это глупости». И чтобы я поверила, искренне, от души. Чтобы мы посмеялись и оставили это недоразумение в прошлом.

— Тань…

— Или может, ребенок не от тебя?

Его виноватая морда красноречивее любых признаний.

— Так в чем она мне соврала, Прохоров? Что в ее словах было не так?

— Все так, — хрипло сказал Глеб, — но…

Но? Какие, мать вашу, могут быть «но»?! Какие?!

— Продолжай.

— Я не знаю, чего она тебе наговорила, но никаких отношений или еще чего-то между нами нет. И уж точно я ее не люблю.

— Угу. Меня, наверное, любишь? Да?

Муж сдавленно кивнул:

— Тебя, Тань.

— Как мило. Я сейчас заплачу. Муж меня любит. Правда, по чужим койкам прыгает и детей на стороне делает, но это ведь фигня. Главное ведь, что в сердечке только я. Да, Глебушка?

— Я знаю, что это звучит не очень.

— Ты понятия не имеешь, как это звучит, — сквозь зубы процедила я, — даже не догадываешься, каково это!

Он совсем сник:

— Прости.

Я криво усмехнулась:

— Простить? А оно мне надо? Прощать человека, который сначала предал, потом таскал у семьи, чтобы бабу свою левую радовать, а потом еще и меня дурой параноидной пытался выставить.