Оника за хозяйством следил. Лошади в стойлах стояли ухоженные, солому застелили свежую, в кормушках хватало и воды и овса, да и конюхи болтали без умолку, и невольно Етугай стал к ним прислушиваться.

– Сход всенародный надобно, - шептались работные мужички. – Лютует князюшка. Аккурат, как узнал, что калишская у него из-под носа сбежала к степному хану.

– Уж он-то чай не дерет три шкуры со своих.

– Оно и правда. Саинарец хоть дань девками берет, а все ж все у него живые да здравые. Надобно и нам было у него защиту просить.

– Тише вы! – шикнул на них старичок. – Не ровен час Кирагу донесут ваши речи, тогда все поплачем.

– Оно и правда.

На какое-то время стало тихо. Тишину нарушали лишь далекие звуки улицы и редкие всхрапы лошадей.

– Слышал, девушки пропадают, - тихонько сказала княжна. – Думаешь, отороги?

– Больше некому, - кивнул Етугай. – Нужно нам о князе Кираге побольше узнать.

– Придется петь вдохновенно, чтобы слушателей за душу взяло, - рассмеялась девушка.

– А ты не улыбайся, подпевать тебе придется.

Вскорости прибежал чубатый дворовый парнишка.

– Калики перехожие вы будете? – спросил он.

– Мы, - кивнул джинхар саинарского войска.

– Народ собрался, дядька Оника вас кличет.

Народ не просто собрался, а набился в просторный трактир пивовара. Люди стояли в проходах, мешая помощникам хозяина обслуживать посетителей. Но никто не роптал, не ругался, все ждали песнь.

Эйлин даже разволновалась, удастся ли им затронуть тонкие струны людских душ. Но княжна быстро успокоилась, когда запел Етугай. Голос у него был бархатный, проникновенный, а легкая хрипотца завораживала. Пел он о бескрайних степных просторах, о сопках, что напоминают курганы, возведенные доблести павших воинов, о силе барса, что дарована Великому Хану, дабы оградить весь мир от оторогов, скрыть его, аки крылом птичьим. Пел о ратных сражениях, о жизнях, что отдают саинарские воины, чтобы всем людям на Элитаре жилось вольготно.

Даже у Эйлин на глазах навернулись слезы, когда пришла пора припева. Ее голос дрожал, но княжна подпевала джинхару о том, как головы варсов и оторогов валились на землю, и полчища проклятого бога рассыпалось прахом от саинарской стали. Она помнила и историю, и мотив, потому что не раз слышала балладу вечерами в степи.

А когда они закончили, наступила тишина. Даже случайный скрип половицы казался очень громким.

– Угодили! – взревел хозяин. – Как есть угодили! Эй, кто там… Ярмилка, Малашка, ужин моим гостям!

Их усадили на широкую лавку, а стол покрыли расшитой скатеркою. Хозяин и сам примостился напротив, кивнув своим людям. Принимали каликов хорошо. Для начала подали карасей жирных, осенних, томленных в молоке с хреном, за ними последовало целое блюдо вьюрков. Эти маленькие птички зажаривались целиком и, несмотря на свой размер, обладали приятным вкусом. Ну и как основное блюдо, на стол поставили печеную в соли оленину, приправленную клюквенным соусом и кедровыми орехами. А пиво, соленья, хлеб и сыр – так и вовсе не переводились.

Когда же пришла пора расспросов, Оника велел подать яблок моченых в бруснике, да шанежек творожных. Запивали узваром, настоенном на смороде и меду.

Етугай отодвинулся от стола последним, Эйлин с хозяином уже о чем-то болтали.

– Пришлось ли тебе по нраву угощенье наше? – спросил хозяин.

– Век бы ел, не отрывался, кабы живот бы был вместительнее, - ответил джинхар, и мужчины рассмеялись.

– А раз так, то и я тебя спрошу, мил человек, - склонился к Етугаю Оника, и тот напрягся.

– Спрашивай, - тихо ответил саинарец.

Хозяин прищурился, но люди уже почти разошлись, и на них мало кто обращал внимание.

– Вот ты мне и ответь: в мужицкой одеже, а не мужик, складно да ладно поет, а не калик, стать военная, а без оружия. Спрашивается, чего такому гостю в Туросе понадобилось?

Княжна застыла от страха, а джинхар уже продумывал отход.

– Не боись, не выдам, а может и помогу, - сказал Оника. – Потешили вы меня, давно так душа гордостью за честный люд не наполнялась.

Етугай склонился к трактирщику.

– Сестра у мальца пропала, - он кивнул на Эйлин. – Последний раз ее видели, когда князь Кираг ее в Турос увозил. Не слышал ли чего? Путятой кличут.

– Слыхать не слыхивал, врать не буду, - ответил мужик. – Много тут люда всякого пропадает. Кто находится, а о ком только память и остается. Только я тебе так скажу, коли девка в руки князя нашего попала, то не воротится уже никогда.

– Что ж он делает-то с ними? – охнула княжна. – Не ест же, в самом деле!