В шатре разговаривали двое. Хотя, скорее, эти двое ругались и находились на грани ссоры. Оба голоса были ей отлично знакомы. Возможно, она прошла и прервала бы их, если бы речь не велась о ней.

– Надеюсь, ты понимаешь, что произошло сегодня? – спрашивал Хана Етугай. – Это не Сувда должна была там лежать, а Эйлин. Это на Калишскую княжну покушался тот стрелок, которого не нашли наши воины. Тот самый охотник, который заключил сделку с ундир Унаф, а потом убил ее на твоих глазах и скрылся, неопознанных даже ханской силой. Даже Мать Всех Степей не смогла его поймать, Кайсар!

Нукер негодовал. Его голос то удалялся, то приближался, и Эйлин догадалась, что мужчина расхаживает по гэру, не в силах устоять на месте.

– Не забывайся… - тихо произнес Кайсар, и за войлочной стеной повисла мрачная тяжелая тишина.

Однако, вскоре Етугай снова заговорил:

– Ты дал мне слово в самый первый день, в тронном зале, что никогда не обидишь Эйлин. Ты обещал мне, Кайсар. А вместо этого уже много раз причинил этой девушке боль.

– Однако, в гэре эмегтэй все же лежит раненая служанка, а не ее госпожа, - возразил ему Хан. – Значит, я все еще способен защитить ту, что дорога мне.

«Дрога мне… Дорога мне…» - отстукивало сердце девушки, на душе становилось светлее, а губы тронула легкая улыбка.

– Сегодня это удалось тебе, - согласился Етугай. – Но у Хана всегда есть враги или завистника, а эметэй – твоя слабость. Нападения продолжатся, пока княжна находится в твоей тени. И однажды…

Кайсар и сам много думал об этом. Они так мало были вместе даже из крошечного срока, отпущенного им судьбой. Он столько не сказал ей, столько не сделал, он еще не надышался ею, а несчастья просто преследуют его Эйлин.

– Договаривай, брат! – выпалил Хан.

– И однажды ты убьешь ее, Кайсар. И сам прекрасно знаешь об этом, - очень тихо произнес нукер.

Повелитель Саинарского ханства и сам не раз думал об этом, но все же слова друга его задели. Сердце опалило жгучей ревностью и он процедил:

– Ты намеренно стараешься приблизить нашу разлуку, потому что желаешь сам заполучить эту женщину! Ты только и ждешь, чтобы я отказался от Эйлин, чтобы тут же занять мое место.

Сказал и тут же устыдился своих слов.

– Глупец, - с грустью произнес Етугай. – Так я думал в тот день, когда ты забрал у меня счастье, а теперь все изменилось.

– Ты больше не любишь княжну?

– Я люблю ее больше жизни, Кайсар, но моя любовь чиста и светла. Я никогда не омрачил нашей дружбы предательством, и никогда не опорочу свое искреннее чувство к Эйлин. Если бы княжна хоть раз посмотрела бы на меня так, как смотрит на тебя, я бы боролся за нее со всем миром, со всеми богами, но увы, для Эйлин я лишь друг и останусь им. Если ты все же примешь правильное решение, я покину саинарскую армию и уеду с ней, чтобы оберегать и помогать на ее пути без всякой надежды, только за возможность хоть изредка смотреть в прекрасные синие омуты ее глаз.

Снова наступила тишина. На этот раз княжна украдкой смахнула слезу. Она искренне сожалела, что Етугай прав, и на его чувства сердце калишской княжны не откликнется никогда.

– Уходи, Етугай, - произнес Кайсар, и Эйлин едва узнала голос любимого. Он словно постарел на многие-многие года. – Уходи. Я сообщу тебе о своем решении.

Нукер вышел, и Эйлин прижалась к обивке гэра, чтобы остаться незамеченной. Лишь спустя несколько минут она вошла к Хану.

Кайсар стоял к ней спиной, сложив на груди руки. Девушка понимала, как ему тяжело, но ведь и она в этот момент распадалась на миллионы осколков. Княжна подошла к Хану и прижалась всем телом, словно пытаясь вобрать в себя хоть немного его тепла.

– Ты слышала? – тихо спросил он.

– Да. – Врать Эйлин не умела никогда.

Хан развернулся, подхватил девушку на руки и жадно припал к ее устам. Он пил и пил ее сладость, не в силах прерваться, не в силах прекратить, не в силах отпустить от себя свое северное солнце.

– Эйлин… - прошептал он прежде, чем их тела коснулись мехового покрывала ханского ложа. – Мое солнце, моя луна, мой мед луговых трав и утренняя роса. Ты мое счастье, мой свет, моя жизнь. Когда ты уйдешь, тучи надо мной больше не рассеются.

– Тогда не отпускай меня… - тихо молила она, отдаваясь на волю его жгучих поцелуев, но хан лишь качнул головой в ответ, и синие глаза закрылись, чтобы любимый мужчина никогда не узнал, сколько боли он причинил одним простым движением.

В ту ночь они больше не сказали друг другу ни слова. За них говорили их тела, и это была самая честная, самая искренняя беседа. А на рассвете, чтобы не мучить Кайсара еще больше, Эйлин сама приняла непростое решение.

– Я вернусь домой, в Калишу, если ты пообещаешь защиту моему народу на те же двадцать лет, - произнесла она, Хан вздрогнул, но кивнул. – Я уеду сразу, как Сувда поправится. Возможно, неделя или всего несколько дней, но это все, что у нас осталось, Кайсар. Это мое время, и на это время ты мой. Я хочу запомнить, как блестят твои глаза, как твоя улыбка освещает все вокруг, когда ты входишь в гэр. Я хочу, умирая представлять твои черты, вспоминая те дни, когда я была счастлива. И ты не посмеешь мне отказать.