Шрифт:
Аслан, попросив подождать, вернулся в дом, коротко сказал Варе о разговоре на крыльце:
— Дай буханку хлеба. Немного денег, куртку и валенки передай. Дай Бог ему уйти от погони. Покажи ему овраг. Там можно проскочить незаметно.
— Они с вертолетов все увидят.
— Аслан, в этом овраге много волков.
— Тем более, зэков разнесут в клочья.
— Там шалаш Федора. Зверье к нему не подходит, а погоня не знает. Он весь в снегу. Его не видно.
— Хорошо, передам,— пообещал Аслан и вышел к мужику.
— Нас четверо. Один ранен. Он не может идти. Его придется оставить, спрятать где-то. Иначе попухнем все. Выручай, братан.
— Куда ж его дену? — растерялся Аслан.
— В домах не спрячешь, его выдадут. В доме Дуси все как на ладони. Только если в могильник унести человека,— посоветовала Варя, немного подумав. И добавила:
— Там его искать не станут. С вертолета не увидят.
— Собаки найдут,— сказал Аслан.
— Туда их не пустят. Много волков.
— А если мужика зверье разнесет?
— Днем не придут, а ночью что-то придумаешь.
— Хорошо, Варь, если успеем, все сделаем,— набросил куртку на плечи и вышел из дома.
Вернулся Аслан уже утром, когда баба ушла на работу.
Троих зэков он посадил в грузовую попутку, заплатил водителю и тот помчал на скорости, зная, что до рассвета будет уже далеко от этих мест И никакой вертолет их не догонит.
И только с четвертым мужиком поломал голову человек. Он не стал заносить зэка в могильник родителей, а, переодев в старое Варькино тряпье, принес в дом, долго устраивал «маскарад», соображая из мужика бабу. Зэк, глянув на себя в зеркало, даже рассмеялся, сам себя он не узнал.
— Лежи тихо. Прикинься больною. Скажи, что зовут Клавдей. Скажешь, мол, приехала к своей родне на погост, да вот в пути натрясло, теперь кровями заливаешься. А документы у родни в городе. У Вари остановилась потому, что знала ее мать.
Охрана зоны, едва глянув на Кпавдю, вышла из комнаты, бурча под нос, что принесло бабу на Колыму не ко времени.
Погоня немного потопталась возле дома и заторопилась к оврагу, за погост. Аслан облегченно вздохнул. Беглец, согревшись под одеялом, поел, попил чаю и уснул. Лишь после обеда встал с постели и назвал свое имя — Анатолий.
— Я в этой ситуации вообще ни при чем. Только помог нашмонать того вояку. Но не тыздил и не мокрил его. Это сделали другие. Но суд решил по-своему и мужику не поверили.
Его били в милиции. Не щадил следователь. В зоне его кидали по углам, злясь, что не хочет «колоться», что нет у него ни денег, ни наркоты, ни одного «авторитета», какой вступился бы за него. Те трое мужиков бросили его и сказали, если он их засветит, не жить ему на этом свете и они достанут Толика всюду.
— Короче, перевели козлы все стрелки на меня, сами отмазались и слиняли с глаз. Он их почти не знает. Но насчет дочери мужики сказали правду.
— Жаль, что не уберегли девчонку. Не углядели. С чего она в десять лет вздернулась? Небось дома вкинули, запилили, она и не выдержала. Ей брат обещал скрутить башку Девчонка, зная его характер, поверила.
— Знаешь, у меня тоже дочка, всего на год старше той, какая повесилась. Но я никак не врублюсь, за что он свою девку колотил. Ведь ее насиловал жеребец. Просто счастье, что выжила. Но можно было сделать тихо, без шухера. Конечно, зря его дочь допоздна шлялась по улице. Тот фраер был бухой и посеял мозги. Если бы трезвым оказался, то и не глянул в ее сторону. Зачем? Путанок полно. Это бабы, куда ни глянь. А эта — блоха. Такую силовать, как хрен в игольное ухо запихивать. Придурок! Той чмо еще зреть надо было бы лет пять, а тот бугай испортил. Я бы на его месте тоже размазал бы придурка. Глаза надо иметь, чтоб видеть, на кого лезешь. Но, самое обидное, что тому козлу за такое ничего не было. Он, конечно, отмазался, отслюнил за шкоду. А жизни не стало. Вот и уровняли шансы. Пусть его семья тоже повоет. Нам хоть и не стало легче от того, но все же не будет больше козел детей гробить.
— Толян, кто-нибудь из вас был раньше судим?
— Нет, никто. У всех первая ходка.
— А по радио вас назвали рецидивистами.
— Что делать? На зоне тыздили, а уж в следственном изоляторе «с гвоздя» не снимали. Теперь не знаю, когда на лапы встану. Все кости перебили. А ведь мне никто из них никем не приходится. Влез, как в говно. А как выскочу, сам не знаю,— сетовал мужик.