Шрифт:
Аслан ничего не ответил, тяжело вздохнул:
— В свое время я хотел перевести своих на Кавказ, похоронить в горах, на родине. Но опоздал. Да и бабуля отговорила. Теперь жалею, что послушал ее. Теперь бы не переживал.
— Знаешь, Аслан, бабуля и я родились далеко отсюда, в тихой русской деревне. Когда-то там жило много людей. Был колхоз. А теперь никого. С десяток стариков. Остальные дома брошены, заколочены, даже смотреть больно. Погост зарос так, что не крестов, не памятников не видно. Но это не значит, что заросла и память. Людей помнят и на Радуницу приезжают и навещают всех. Главное, что в душе каждого живут наши родственники. И никуда нам от них не деться. Ведь мы их корни.
— Все так. Но каждая птица должна в своем гнезде жить,— отозвался человек.
— Ты неправ. Вспомни Сталина, где он похоронен? Многие ли теперь его вспоминают?
— Что мне он? Моей семье он принес горе...
— А только ли твоей? Нет в мире кладбища больше, чем Колыма. Сколько здесь полегло, ни счесть. Хотя в каждой смерти его вина. Но они здесь, а он в Москве...
— Какой страшный здесь ветер и голос у пурги. То воет, то плачет, как человек стонет,— сказал Аслан.
— Покойники злятся. Люди говорят, что это забытые мертвецы кричат, кого давно не навещают и забыли. Не знаю, правда ли, но зимою здесь тяжело. У колымской пурги свой голос. Так похожий на живой. Веришь, в пургу сюда даже волки не приходят. Будто боятся. Я голову под подушку прячу. Но и там достают голоса, хватают за самую душу,— отозвалась Варя.
— Я был тут и летом. Поверь, ветры такие же, тоже со слезами. Ночью спать невозможно.
— А ты представь свои горы...
— Они здесь не снятся.
— Тогда о своих думай. О дочках, о бабуле.
— Я и в этот раз приехал бы летом, но не получается. А и убили моих зимой.
— Откуда знаешь? — удивилась Варя.
— Последняя запись в отцовской записной книжке — зимняя. Да и чекисты признали, глянули документы и не стали скрывать. К чему, столько лет прошло. Даже Игорь не умолчал. Вот и получилось, что приехал на круглую дату. Она всегда горькая,— признал Аслан.
— Зима или лето унесли жизнь, вспоминать всегда больно. Они ушли, а мы все плачем и не можем забыть каждый своего. И только своя смерть успокоит. Потому что снова встретимся с родными.
— Ты в это веришь? — удивился Аслан.
— А как же, иное исключено! — подтвердила Варя.
И вдруг забеспокоился Султан. Он подскочил к двери, зарычал, оглянулся на Варю. В двери послышался стук, потом кто-то забарабанил в окно, кто-то что-то кричал, но из-за воя пурги ни одного слова не понять.
— Кого черти принесли на ночь глядя? — недовольно буркнула хозяйка и пошла открывать дверь.
— Варюха, выручай! Дай нам на двоих с Настей буханку хлеба. Машина не приехала. Может, водила кувыркнулся, а может и вовсе не поехал. Не захотел по пурге рисковать. А у нас с нею, ну, ни корки. К Феде ходили, так ни сухарика нет. Тоже на машину понадеялся. И все в дураках остались,— просила баба.
— Ты проходи, не студи избу. Мне дрова с неба не валятся!
— Ой, да у тебя полно гостей, а тут меня черти принесли.
— Возьми вот буханку! Ешьте на здоровье!
— А как ты обойдёшься?
— Ничего! Хватит и нам!
— Это же трое мужиков! Батюшки, чем их теперь кормить?
— На одном хлебе не держу людей. Они все на могилы приехали.
— А к нам иначе не появляются.