Как же ей не тосковать, не печалиться? Сорвут ли девицы на Второй Спас яблочко наливное, загадают о своей судьбе, проглотив первый кусочек,-- их подруженьке не сказать с ними заветных слов: "Что загадано -- то надумано, что надумано -- то сбудется, что сбудется --- не минуется!" Заведут ли песню заунывную,-- не подтянет им подруженька, не вплетет свой голос в их венок. Разве что душа ее ту песню услышит:

Полынька, полынька, травонька горькая!

Не я тебя садила, не я сеяла.

Сама ты, злодейка, уродилася,

По зеленому садочку расстелилася,

Заняла, злодейка, в саду местечко

Место доброе, хлебородное...

* * *

С вечера каша ушла из печи, и Митрей, крепко осердясь, выругал бабу раззявой. И то хорошо, что кулаком не приласкал! Найдешь ли примету хуже, чем каша сбежавшая? Разве что очи засвербят, слезу предвещая, или домовой загремит в поставце посудой: осторожно, баба, с огнем, не зарони искры, не сделался бы пожар! Вот и каша ушедшая -- к беде...

Правду примета сказывает, думал Митрей, ночуя на сеновале и потирая лоб, по которому пришлось сковородником, и поясницу, где гулял ухват. А ведь лишь о прошлую Красную горку сыграли они с Ненилой свадьбу. Все невесты хороши, так откуда берутся худые жены? Ох, ох, от своевольной жены Господь упаси и друга, и недруга, и лихого татарина!

Чу! Шум на дворе... В щелях едва рассвет зыблется. Что такое? Не волк ли?.. О Господи, не волк ли из лесу?!. Митрей торопливо закрестился. Нет, нет, клялся ведь знахарь, что до смерти не бросится тот волк на человека! Кто ж тогда шебаршится? Не пастух ли, что ночует в сенях, замыслил недоброе?

Встал, во двор выбрался. Темная фигура метнулась к нему. Ерема!

– - Ты чего здесь!

– - Подмога твоя нужна. Пошли!

– - Куда это?

– - Тоже, еще спрашивает!
– - сверкнул черным глазом Ерема, и сник Митрей, пошел вслед за знахарем покорно по улочке. Потом там же покорно потащился под заборами по зарослям полынным. Наконец затаились.

Ерема к щели приник. Глянул и Митрей. Да это же подворье Савватия-гончара. Чего тут делать-то?

Лишь подумал так, отворилось окошко, и увидел Митрей Наталью, дочку Савватия и подружку своей жены. Даже в полумраке видать, что из девки будто вся кровушка выпита. А рядом, в серый плат укутанная... морозец пробежал по спине Митрея... Ульяна!

Гля! А кто же за стволом черемухи хоронится? Митрей рассмотрел белую голову, тонкий стан... Да ведь это пастух, который спал на его сеновале! "Поди ж ты! А сказывают, Наташка по Ивашке-черноряснику сохнет. Чего ж тут пастух тогда?"

Наталья с Ульяной говорили о чем-то, но сколь ни тужил слух Митрей, слов не разобрал. И вдруг...

– - Наташа, душа моя!
– - крикнул, выбегая из-за черемухи, не пастух, а сам монах Ивашка и, словно на крыльях, перемахнул двор, вскочил в окошко.

Вот те на! Теперь в жар бросило Митрея. И они с Еремой перемахнули изгородь, будто два всполошенных петуха, пали под окно, затаили дыхание. Что там, в. избе?

– - Иванушка! Сокол! Так ты не забыл меня?

– - Да разве такое возможно! Раньше звезды на небесах играть перестанут. Я всегда с тобой буду!

Вздохнул Митрей. Ишь ты, словно песню поет.

– - Со мной... Всегда...

И тихо стало в избе. Только легонько прошелестело что-то над головой Митрея, будто легкокрылая пташка из окошка выпорхнула.

– - Вот и отлетела ее жемчужная душа,-- печально зазвучал женский голос.-- Уложи ее вот сюда. Спи, девонька. Спи! А ты уходи поскорее отсюда.

Слушал Митрей не дыша.

– - Не томи сердца своего,-- продолжала Ульяна.
– - Мягкое оно у тебя, нетерпеливое. Кто знает, что лучше -- умереть в покое иль жить в маяте. Не думал ты про то, вот и поспешил... Ладно, что теперь! Только иди прочь поскорее. Да не забудь прежний облик себе вернуть, не то всех переполошишь!

– - Откуда ты знаешь?
– - услышал Митрей потрясенный голос Ивана.-- Ты... дай мне взглянуть на лицо твое. Я хотел найти тебя. Ты поселилась у истоков Обимура? Мне говорил о тебе Леший. Ты -- Ульяна?

– - Да, как совку зовут меня: лесная барыня, Ульяна Степановна. А филин -- дружок мой. От него я услышала о тебе.

– - Филин колдуна? Ты и Михаилу знала?

– - Да.

– - Кто сгубил его?

– - Не ко времени разговор. Уходи! Сейчас здесь будут люди, нас в душегубстве обвинят! Да иди же!.. Нет, поздно. Поздно!

И услышал Митрей позади шум многоголосый, и увидел, обернувшись, что приближается толпа сельчан -- полуодетых, кто в чем с постели поднялся. Впереди всех бежал Ерема.