– Сейчас я сам себе противен, – Стэгг состроил гримасу, – но вчера мне все нравилось. Ни малейших запретов. Сбылась тайная мечта любого мужчины – неограниченные возможности и неистощимая потенция. Я был богом! – Он остановился и снова схватил Калторпа за руку: – Возвращайся на корабль! Укради пистолет, если тебе его не отдадут. А потом застрели меня, чтобы мне снова не пришлось через это проходить!

– Извини, но прежде всего я не знаю, где взять пистолет. Том Табак сказал, что все оружие с корабля снято и заперто в тайном месте. Во-вторых, я не могу убить тебя. Пока есть жизнь – есть надежда. Мы выберемся.

– Но как? – горько сказал Стэгг.

Продолжать разговор им не дали. Толпа пересекла поле и окружила их. Трудно было переговариваться под гудение рогов и грохот барабанов. Визжали свирели, что-то кричали во весь голос мужчины и женщины, и группа красивых девушек настаивала на своем праве искупать героя-Солнце, обтереть его полотенцами и надушить. Очень быстро толпа разлучила их.

Стэггу стало чуть получше.

Под искусными массирующими руками девушек боль покидала мышцы, – а солнце поднималось к зениту, и силы Стэгга восстанавливались. К двум часам в нем звенела могучая потенция жизни. Он рвался к действиям.

К несчастью, это был час сиесты. Толпа расселась в поисках тени для отдыха.

Возле Стэгга осталась лишь горстка верных последователей. По их сонному виду Стэгг догадался, что они бы тоже не прочь прилечь. Но не имеют права: они были его охраной – высокие и сильные мужчины с копьями и ножами. Неподалеку стояло несколько лучников. Их причудливого вида стрелы вместо широких острых стальных наконечников имели длинные иглы. Несомненно, острия игл были смазаны средством, временно парализующим любого героя-Солнце, который задумал бы бегство.

Стэгг подумал, что выставлять охрану глупая затея. Почувствовав себя лучше, он перестал помышлять о бегстве. Он даже удивлялся, как могла прийти ему в голову столь несуразная мысль.

Зачем убегать и рисковать жизнью, когда еще столько предстоит сделать?

Он пошел через поле обратно, сопровождаемый держащимися на почтительном расстоянии стражниками. На лугу раскинулось около сорока палаток, и втрое больше растянулось на траве спящих людей. Стэгга они в тот момент не заинтересовали.

Он хотел поговорить с девушкой в клетке.

С того самого времени, как его поместили в Белый Дом, он все думал, кто она такая и за что ее держат в плену. На все вопросы он получал лишь доводящий до бешенства ответ: «Что будет – то будет». Он вспомнил, как видел ее на пути к Виргинии, Главной Жрице. Воспоминание вызвало прилив стыда, испытанного ранее, но он быстро прошел.

Клетка на колесах стояла в тени дерева с широкой кроной, неподалеку бродил выпряженный олень. В пределах слышимости стражников не было.

Девушка сидела на встроенном в пол стульчаке. Рядом стоял, покуривая сигару, крестьянин и поджидал, покуда она закончит. Он вытащил горшок из углубления в стульчаке и понес к своему полю – удобрить почву.

Девушка была одета в жокейскую шапочку, серую рубаху и штаны до колен, хотя сейчас штаны были спущены на лодыжки. Голову она низко склонила, хотя Стэгг не думал, что это из-за необходимости справлять нужду публично. Он видел много случаев естественного – по его мнению, просто животного – отношения людей к этому процессу. Они могли стыдиться многого, но публичное мочеиспускание в этот список не входило.

К потолку был туго притянут гамак. В одном углу клетки стоял веник, а в другом – прибитый к полу ящик, очевидно с туалетными принадлежностями, поскольку на стойке сбоку от него висели умывальник и полотенца.

Стэгг взглянул на табличку, возвышавшуюся над клеткой, словно акулий плавник. «Маскотка, захваченная в набеге на Кейсиленд». Что это могло значить?

Он знал уже, что слово «маскотка» обозначало девственницу. Термин «девственница» сохранился для обозначения дев-богинь. Но многого он все равно не понимал.

– Привет, – сказал он.

Девушка встрепенулась, будто ее пробудили от дремоты. Вскинув голову, она глянула на него. Лицо с мелкими чертами, большие темные глаза. Белая кожа побелела еще сильнее, когда она увидела его. Она отвернулась.

– Я сказал «привет». Ты что, говорить не умеешь? Я тебе ничего плохого не сделаю.

– Я с тобой, скотиной, и разговаривать не хочу, – ответила она дрожащим голосом. – Убирайся!

Он сделал было шаг в сторону клетки, но остановился.

Она, конечно, была свидетельницей предыдущей ночи. Даже если бы она отвернулась или закрыла глаза, рев беснующейся толпы невозможно не услышать. И любопытство заставило бы ее открывать глаза. Хотя бы на секундочку, время от времени.