– Отвали!

– Слезь с меня, дубина, мать твою жучиную!

– Ах ты ж, растак вас, набились в двери, не пройти!

К шуму прибавился резкий треск. Хэл задохнулся от мерзкой вони – кувыркуны в стрессе выпускали газ из своих бешеных мешков. Хватая ртом воздух, Хэл пробился из двери наружу и через несколько секунд, кое-как перебравшись через извивающиеся тела, освободился от давящей тесноты и метнулся в какой-то переулок. Оказавшись на улице, он побежал со всех ног. Куда – и сам не знал, его вела лишь одна мысль: уйти как можно дальше от Порнсена.

Горели на высоких тонких железных столбах дуговые фонари. Хэл бежал, почти задевая плечом здания, стараясь держаться в тени многочисленных балконов. Через минуту, оказавшись возле узкого прохода, он замедлил шаг. Глянул, убедился, что это не тупик, бросился туда и вскоре вышел к большому квадратному баку – судя по вони, мусорному. За ним он и притаился, стараясь перевести дух. Постепенно легкие пришли в равновесие, Хэл прекратил разевать рот как рыба, выброшенная на берег. И грохот пульса в ушах стих.

Погони не было слышно. Посидев еще немного, он решил, что уже можно подняться. Ощутил тяжесть бутылки в кармане плаща. Удивительно, что она не разбилась. Жанетта получит свою выпивку. Ему будет что ей рассказать! И после всей этой переделки он наверняка получит награду…

Хэл повел плечами, чувствуя, как по телу побежали мурашки, и быстрым шагом пошел по переулку. Он понятия не имел, где находится, но в кармане была карта города, распечатанная еще на корабле, с подписанными названиями улиц по-озановски, с американским и исландским подстрочным переводом. Значит, ему нужно всего лишь при свете фонаря прочесть надпись на указателе, сориентироваться по карте и вернуться домой. А что до Порнсена – у того нет никаких реальных улик против Хэла, и обвинить его гаппт не сможет, пока не наскребет что-нибудь посущественнее. У Хэла золотой ламед, и это ставит его вне подозрений. Так что пусть Порнсен…

Порнсен! Стоило лишь произнести про себя его имя, как он тут же материализовался. За спиной застучали сапоги, и Хэл обернулся. По переулку шел коротышка в плаще, и свет фонаря плясал на опущенном плече, мелькал на черных сапогах. Маски на нем не было.

– Ярроу! – торжествующе заверещал гаппт. – Можешь не бежать! Я видел тебя в той таверне, тебе теперь не оправдаться! – Дробно цокая каблуками, он подбежал к подопечному. – Ты там пил! Я видел собственными глазами!

– Ну да? – прохрипел Хэл. – Еще что?

– А этого мало? – заверещал гаппт. – Или ты прячешь еще что-нибудь запретное у себя в квартире? Наверняка! Наверняка у тебя там полно бутылок! Ну-ка, пойдем! Прямо к тебе! Все там обыщем – я не удивлюсь никаким доказательствам твоего нереального мышления.

Хэл ссутулил плечи, сжал кулаки, но промолчал. Ему было велено идти впереди, быстренько шагать к зданию, где жил Фобо, и он пошел без малейшего признака неповиновения. Как победитель и побежденный, они гулко промаршировали из переулка на улицу. Вот только Хэл время от времени портил картину, пошатываясь и хватаясь за стену, чтобы не упасть.

– Ты, пьяный наврум! – оскалился Порнсен. – Меня тошнит от одного лишь взгляда на такую скотину!

Хэл протянул руку, указывая вперед.

– Кажется, здесь плохо не только мне. Посмотри на него.

На самом деле ему не было никакого дела до чужих неприятностей, – его вела безумная надежда, что сгодится все, что угодно, любая мелочь, чтобы оттянуть финальный фатальный миг, когда они придут в его квартиру. И он показал на крупного и явно пьяного в зюзю кувыркуна, хватающегося за фонарный столб, чтобы не хлопнуться оземь игольчатым носом. Точь-в-точь пьянчужка девятнадцатого-двадцатого века, – вплоть до цилиндра, плаща и фонарного столба. Время от времени это создание стонало, словно обуреваемое глубоким волнением.

– Надо бы посмотреть, не ранен ли он, – сказал Хэл.

Все что угодно, лишь бы задержать Порнсена.

Гаппт не успел возразить, и Хэл подошел к кувыркуну. Положил ладонь на бессильно повисшую руку – другая обернулась вокруг фонарного столба – и заговорил по-сиддски:

– Можем ли мы вам помочь?

Наружность кувыркуна свидетельствовала о том, что он, возможно, тоже побывал в драке. Плащ не только был разорван на спине сверху вниз, но и густо усеян пятнами засохшей зеленой крови. Голова его находилась где-то в районе подмышки, и землянин с трудом разбирал, что он лопочет.

Порнсен потянул его за рукав.

– Давай, Ярроу, пошли. Ничего с ним не случится. Одним пьяным жуком больше или меньше, какая разница?

– Шиб, – согласился Хэл упавшим голосом, отпустил руку и двинулся вперед. Порнсен сделал шаг – и налетел на внезапно остановившегося Хэла.

– Что тормозишь, Ярроу?

В голосе гаппта мелькнула тревожная нота – и вдруг он заверещал в смертной муке.

Хэл обернулся лицом к той мрачной действительности, которая мелькнула у него в мозгу и заставила замереть на середине шага. Когда он тронул кувыркуна за руку, под пальцами вместо теплой кожи оказался холодный и твердый хитин. Несколько секунд вопиющее значение этого факта с трудом пробивалось через грубую сеть мозговых извилин, а потом он вспомнил разговор с Фобо по дороге в таверну, и то, зачем Фобо взял с собой рапиру. Хэл повернулся предупредить Порнсена – но было слишком поздно.