На китайском, маньчжурском берегу жизнь была другой. С берега мы видели лепившиеся друг к другу вдали небольшие селения — фанзы из дерева, или, чаще — из глины и камыша, с причудливо изогнутыми крышами. Морозный воздух доносил оттуда лай собак, детский смех, обрывки незнакомой, гортанной речи. Маньчжуры, в своих стеганых ватных халатах и меховых шапках, выезжали на лед Амура. Они тоже ловили рыбу, ставили капканы на соболя и лисицу.

С ними мы без особой нужды старались не контактировать. Орокан, который немного разговаривал по-маньчжурски, утверждал, что это хитрый и недружелюбный народ. Случалось, что они нападали на одиноких путников, грабили, а то и убивали. Поэтому мы держались от их селений подальше, стараясь не привлекать к себе внимания. Тем не менее, когда мы встречались нос-к-носу на льду Амура, неугомонный Изя с помощью Орокана постоянно пытался завязать с ними торг. Иногда это удавалось, и мы получали баранину, немного мороженой рыбы или гаоляна. Больше ничего хорошего у местных маньчжуров не было.

Однажды мы наткнулись на целый караван маньчжурских торговцев. Несколько десятков нарт, груженых тюками с чаем, тканями, какими-то китайскими товарами, тянулись длинной вереницей по льду Амура. Их сопровождали вооруженные охранники с фитильными ружьями и длинными копьями. Мы предпочли объехать их стороной, не искушая судьбу. Орокан, ехавший впереди, заметил их издалека и тут же направил нарты по ближе к берегу, предупредив нас. Мы тут же ощетинились оружием… но все обошлось.

Так, день за днем, мы продвигались на запад. Морозы крепчали, иногда доходя, по моим ощущениям, до сорока градусов. Случались и бураны, когда приходилось по нескольку дней отсиживаться в каком-нибудь укрытии, пережидая непогоду.

Проходили дни, а мы все продолжали свой путь, преодолевая версту за верстой по бескрайним ледяным просторам Амура, а затем и Шилки, в которую он впадал. Морозы не ослабевали, солнце по-прежнему скупо отмеряло короткие зимние дни, а ночи были длинными, темными и очень холодными. Но мы уже привыкли к этому ритму, к жизни в дороге, к постоянной борьбе со стихией. Собаки наши, хоть и подустали, но все так же резво тащили нарты.

И вот, наконец, после почти месяца пути, проделав, по моим прикидкам, не меньше восьмисот верст по льду сначала Амура, а затем и Шилки, мы увидели впереди долгожданную цель нашего первого этапа путешествия — город Сретенск.

Он появился внезапно, за очередным изгибом Шилки, словно вырос из-под снега. Небольшой, приземистый, он раскинулся на высоком, обрывистом берегу реки, у подножия заснеженных сопок. Деревянные, почерневшие от времени дома с резными наличниками и высокими крышами теснились друг к другу, карабкаясь по склонам. Из труб вился сизый дымок, смешиваясь с морозным туманом, окутывавшим город. Над всем этим возвышалась каменная колокольня богатой церкви, чей золоченый крест тускло блестел в лучах низкого зимнего солнца.

Сретенск, как я уже слышал, является важным речным портом. Именно отсюда снаряжались караваны судов, барж, пароходы, доходившие до Благовещенска и еще дальше — до устья Амура. Но это все — в навигацию, летом, а теперь жизнь здесь, казалось, замерла до весны, до вскрытия рек, до начала сплава. У пристани, вмерзнув в толстый лед Шилки, стояло несколько колесных пароходов — небольших, неуклюжих, с высокими трубами и обледеневшими палубами. Они выглядели сейчас беспомощными и осиротевшими, как выброшенные на берег киты.

Мы въехали в город по главной улице, широкой, но занесенной снегом. Народу на улицах было немного — редкие прохожие, закутанные в тулупы и бараньи полушубки, спешили по своим делам, оставляя на снегу глубокие следы. Изредка проезжали сани, запряженные одной-двумя лошадками, или нанайские нарты, груженые дровами или связками мороженой рыбы.

Остановившись на постоялом дворе, который держал какой-то ушлый китаец, мы сняли пару комнат, накормили собак, отогрелись у жарко натопленной печи. А затем, оставив Изю и Сафара присматривать за нашим золотом и вещами, я с Ороканом отправился на пристань — разведать обстановку.

И вот тут-то меня ждала неожиданная и очень приятная встреча. Внимательно разглядывая вмерзшие в лед пароходы, я вдруг увидел знакомое название на борту одного из них — «Нерчинск». Это был пароход капитана Скворцова! Неужели он тут?

Я, не раздумывая, направился к пароходу. Постучал по обледенелому гулкому корпусу сначала кулаком, потом — рукоятью «Лефоше», но судно ответило безмолвием.

— Эй! Тебе чего надо! — вдруг раздался крик.

Оглянувшись, я увидел вдруг казака-бурята в толстенном тулупе, по самые уши закутанного в мохнатый шерстяной шлык.

— Скажи-ка, любезный, где бы мне отыскать капитана Скворцова? — спросил я как можно дружелюбнее.

— Пошто тебе капитан? — хмуро спросил казак. — Куда плыть собрался?

— Да ладно, не серчай, служилый! — улыбнулся я, присовокупив рубль серебром. И, как это обычно бывает, добрым словом и денежными знаками я добился много большего,чем просто добрым словом.

— Постоялый двор Трапезникова! Там спроси — смягчившись, отвечал казак. — А ты сам-то отколе будешь?

— Да так, по делам торговым! А где этот постоялый двор?