Левицкий тяжело вздохнул. Понятно было, что мужик переживает, и этот откровенный разговор тоже дается ему нелегко.

— Я, — продолжил корнет, — старший сын, конечно же, тотчас взял в полку отпуск и помчался улаживать семейные дела. Приехав в поместье, я, частично от самой Ольги, а частью — от окружающих, узнал подробности произошедшего. И ад разверзся в моей душе… Как оказалось, до того к моему батюшке приезжали французы, представившиеся комиссионерами дирекции Московско-Нижегородской железной дороги. Они…

— А разве уже построена железная дорога от Москвы до Нижнего? — перебил я корнета.

Ведь если есть железная дорога, почему же мы топали до Нижнего пешком, оглушая окрестные леса звоном тяжелых кандалов?

— Теперь, наверное, и построена, — пояснил Левицкий, — а во времена нашего знакомства дорога только начала строиться. Осенью того года, кажется, должны были пустить участок от Москвы до Владимира — впрочем, не знаю, запустили ли. Да и найдется ли хоть кто-нибудь, что захочет ехать во Владимир? Впрочем, мы отвлеклись. Так вот, те господа, приехавшие к нам в поместье, хотели, чтобы мы продали им участок леса у реки. Мой отец выслушал их и отказал. У него были другие планы на эти земли.

На десяток секунд Левицкий замолчал, то ли задумался, то ли подбирал слова.

— Французы долго уговаривали его — отец был неумолим. Тогда они начали угрожать. Говорили о своих знакомствах с великим князем Константином Николаевичем, с генерал-губернатором Закревским, государственным контролером Анненковым… Особенно разошелся некий месье л’Онкло, один из главных акционеров и выгодоприобретателей. Но у них ничего не вышло — им пришлось покинуть поместье, ничего не добившись.

Владимир тяжело вздохнул — воспоминания явно были не из приятных.

— Месяц спустя, — наконец продолжил он, — в поместье нанес визит барон Эдмон Шарлеруа — молодой красавец. Он рассказал, что путешествует по России, разыскивая дядю, пропавшего без вести. Отец гостеприимно принял его — они вспоминали Париж, Ниццу, Валаньсьенн… Затем барон начал усиленно ухаживать за Ольгой и вскоре преуспел. Она весьма благосклонно принимала знаки его внимания, месяца не прошло, как Шарлеруа сделал ей предложение и получил согласие.

Затем, как водится, начались переговоры о приданом. Отец давно уже скопил приличную сумму в бумагах государственного займа, но внезапно для всех барон захотел получить в качестве приданого не деньги, а часть поместья, причем — ту, что граничит с рекою… Они повздорили с отцом и в конце концов перешли к выражениям сильным, но не принятым в приличном обществе. Ольга была разгневана таким отношением со стороны барона и разорвала помолвку.

А через несколько дней разразился скандал. Барон появился на балу в благородном собрании, где рассказывал всем, что благосклонность к нему моей сестры зашла дальше, чем это обычно принято между женихом и невестой! До отца дошли слухи, и он отправился требовать объяснений. Барон вел себя непозволительным образом. Дело дошло до дуэли, отец был ранен в живот и в муках скончался.

И корнет вновь замолчал, а когда продолжил, его голос дрожал. И было непонятно, от злости или переживаний.

— Когда приехал в поместье после погребения родителя, я отправился в дворянское собрание, чтобы оформить наследство и опеку над сестрой и братом. На выходе встретил барона. Он так улыбался… Принес соболезнования, да еще сказал, что готов вновь обсудить свадьбу с Ольгой, несмотря на то, что она чуть ли не падшая женщина… — глухо высказался Левицкий.

— Ну и урод, — вырвалось из меня.

— Я тут же вызвал его на дуэль. Он рассмеялся и отказался, и при этом смотрел на меня так, будто я докучливое насекомое. На меня как затмение нашло, и я… я пристрелил его. Прям там! — горестно закончил корнет.

— И правильно! Собаке собачья смерть! — высказался я. — Не корите себя за этот поступок, Владимир Сергеевич. Барон не оставил вам выбора.

— С этим я смирился. Вот только Ольга и брат остались одни. К тому же уже после того, как меня осудили, Ольга написала в письме, что получили иск, в котором наши права на поместье оспаривались. Сосед, помещик Мезенцев, вдруг заявил, что при межевании была допущена ошибка, и часть земли — та, что лежит за рекой, на самом деле принадлежит ему. Это было невозможно, но он представил документы из Палаты Землемерия, подтверждавшие его требования! Самое главное, я не сумел помочь свой семье — ни Мишелю, ни сестре Ольге! Она приезжала ко мне в тюремный острог, передала одежду и немного денег и рассказала, что дело приняло совсем скверный оборот! Она осталась там совсем одна, без поддержки, без помощи: мой брат еще молод, а родственники и сами рады были бы завладеть нашими землями! Теперь она там одна-одинешенька, безо всякой поддержки, сражается с сутягами-крючкотворами. Поместье забрали в опеку, а ей выдают на жизнь лишь самые скромные суммы! Если бы сдержался, я смог бы помочь.

— Это ужасно! — с сочувствием произнес я.

— У нас теперь есть деньги. Дозволь мне ехать в Россию, к Мишелю и Ольге! Я хотя бы смогу доставить им средства к существованию!

Я задумался. Узнав всю эту историю семейства Левицких, я понял, что здесь, чтобы как-то помочь, надо серьезно разбираться в деле!

И мой опыт, нюх, интуиция буквально кричали, что в этой истории действительно что-то нечисто… Да что там, все нечисто! Все выглядит примитивно и грубо, и не сравнить с теми комбинациями, что я распутывал! Наверняка на месте я смог бы во всем разобраться. А ведь не отказался завести знакомство с Ольгой. Понравилась она мне, чего уж скрывать. Да и корнету помочь не мешало бы, чтобы он был спокоен.