Я сел за соседний стол, сделал небольшую ставку и принялся наблюдать.

Селищев играл нервно, азартно. Когда ему везло, он громко смеялся, жадно сгребая к себе выигрыш. Но везло ему редко, намного чаще он проигрывал. И тогда его лицо покрывалось красными пятнами, руки начинали дрожать, он то и дело промокал платком потный лоб. Селищев ставил снова и снова, пытаясь отыграться, залезал в долги, торопливо записывая суммы на краю стола мелом.

В прежней жизни мне уже доводилось видеть таких игроков, буквально сожранных этой страстью изнутри. После четверти часа наблюдений я уже понял: этот тип — раб зеленой тряпки и раскрашенных кусочков картона.

В какой-то момент, проиграв особенно крупную сумму, он вскочил, опрокинув стул.

— Не везет! — прохрипел он, картинно разводя руками. — Ничего, господа. Завтра отыграюсь!

Так-так, подумалось мне. А чьи деньги ты проигрываешь в этом клубе, «опекун поместья Левицких»?

И память, как вспышка молнии, перенесла меня в другую жизнь, в другой мир. В мир, где правила игры были другими, но суть их оставалась той же — хищной, беспощадной, волчьей…

Интерлюдия: Москва, XXI век

Мы ехали в черном, бронированном мерсе Виктора Алексеевича по запруженным улицам Москвы. За тонированным стеклом мелькали витрины бутиков, рекламные щиты, спешащие по своим делам люди. Но мы не замечали этого. Мы ехали на встречу, от которой зависело будущее нашего нового проекта — аффинажного завода на Амуре.

— Понимаешь, Сергей, — говорил Виктор, барабаня пальцами по кожаной обивке сиденья, — вся эта система с арбитражными управляющими — чистой воды фикция. Театр для кредиторов. По закону они призваны защищать их права, справедливо распределять средства, вырученные от продажи имущество банкрота. А на деле?

Он горько усмехнулся.

— А на деле они думают только об одном — как набить свой собственный карман. Они стервятники, которые слетаются на труп павшей компании. И им плевать на кредиторов, на рабочих, на все на свете. Главное — урвать свой кусок. Это гиены, которые доедают то, что не сожрали львы.

— Но ведь их назначает и контролирует суд, — возразил я. — Есть же процедура, отчетность…

— Суд! — фыркнул Виктор. — А что судьи? Ты видел их? Три четверти — бабы. Это уже многое объясняет. Кроме того, они — юристы, а не бизнесмены. А главное — у каждого судьи десятки банкнотных дел, и все сложные и мутные, как моя жизнь. В результате управляющий принесет на бумаге красивый отчет, оценку имущества, проведенную «независимым» экспертом, которого он сам же и нанял, и судья все утвердит. Подпишет не глядя. А то, что этот «независимый» оценил завод стоимостью в пять процентов его реальной стоимости, а потом этот завод будет продан нужной фирме, — этого судья не увидит. Или сделает вид, что не видит, а семья станет чуть богаче или совсем даже не чуть. Система, Серега, она так устроена!

Тем временем мы подъехали к офисному центру из стекла и бетона. В переговорной нас уже ждал арбитражный управляющий компании «Эльдорадо-Голд», нашего обанкротившегося конкурента. Звали его Сергей Александрович Улыбышев. Это был импозантный, холеный мужик лет пятидесяти, с рано поседевшими, аккуратно зачесанными назад волосами, в дорогом костюме от Brioni и с обезоруживающей, белозубой улыбкой, которая, впрочем, никак не касалась его холодных, колючих глаз.

— Рад вас видеть, Виктор Алексеевич! — промурлыкал он, пока секретарша разливала нам по чашкам кофе. — Как вы знаете, я сейчас веду процедуру банкротства «Эльдорадо-Голд». Дело непростое, долгов много. Моя главная задача — максимально удовлетворить требования кредиторов, продать оставшееся имущество по наиболее выгодной цене. Закон и справедливость — вот мои главные принципы!

Он долго и красиво говорил о своей ответственности, о законе, о справедливости. Мы с Виктором молча слушали.

— Нас интересует их оборудование, — сказал наконец Виктор, когда Улыбышев сделал паузу. — Мы готовы его купить.

— О, это прекрасный актив! — оживился тот. — Новейшее американское оборудование. За него будет настоящая битва на торгах. Я ожидаю, что цена будет очень высокой. Это в интересах кредиторов.

Виктор откинулся на спинку кресла и посмотрел на Улыбышева в упор.

— Сергей Александрович, давайте не будем тратить время друг друга. Я давно наблюдаю за вашей «деятельностью». Помню историю с «Сиб-Металлом», как вы продали их прокатный стан, стоивший десять миллионов долларов, за полтора. Помню и историю с «Дальстроем», где их парк японской техники ушел с молотка за треть цены. В обоих случаях покупателем была никому не известная фирма, зарегистрированная на вашу троюродную племянницу. Вы очень талантливо защищаете интересы кредиторов. Особенно тех, что живут на Кипре!

Улыбка медленно сползла с лица Улыбышева. Его глаза стали похожи на две ледышки.

— Я не понимаю, о чем вы, — процедил он.

— О, вы все прекрасно понимаете, — спокойно продолжил Виктор. — Так что давайте к делу. Сколько вы хотите? Лично себе. В конверте. За то, чтобы это «новейшее оборудование» было оценено по цене металлолома и продано на торгах без лишней шумихи моему представителю. Назовите цифру, и мы закончим этот приятный разговор.