Оп-па! Это что получается, чтобы попасть в этот клуб, надо буквально знать две трети его членов? Нда-а-а….

— И что теперь делать? Федор Никифорович, вы, как юрист, должны знать разные обходные пути. Что подскажете?

Федор Никифорович понимающе кивнул.

— Вам нужен некий «проводник». Членом клуба вы таким образом не станете, но можете быть приглашенным гостем!

— То есть внутрь я все-таки попаду? Отлично, это все что мне нужно!

Итак, предстояло проникнуть в Английский клуб, найдя себе «проводника». Вот уж задачка, но ее на Плевака я сваливать не стал, сам разберусь.

И первым делом я отправился в ресторан «Яр». Тут, обедая, я обратил внимание на развязного молодого человека. Тот, будучи в компании таких же, как он, юнцов в щеголеватой гвардейской форме, размахивал руками и что-то рассказывал про охоту на медведя. Кажется, он полагал себя большим храбрецом, уложив зверя из штуцера.

— А знаете ли вы, сударь, что на Амуре местные жители почитают позором охотиться на медведя с огнестрельным оружием? — спросил я его. — Там ходят на «лесного человека» только с рогатиной! И бывает, этим промышляют даже подростки!

— Простите? А вы кто таков? — изумился тот.

Я представился.

— Тарановский? Из Сибири, говорите? — протянул он, с любопытством разглядывая меня через бокал с шампанским. — И что же, сударь, там и вправду медведи по улицам ходят?

— Не по улицам, конечно, а по тайге, — усмехнулся я. — И не только медведи. Тигры тоже встречаются.

Я подсел за их стол и с ходу рассказал несколько баек о жизни, а точнее, о самородках величиной с кулак, о стычках с хунхузами на китайской границе, об охоте на огромных секачей в маньчжурской тайге. Они слушали меня, открыв рот. Им явно требовались острые ощущения.

Так я познакомился с молодым князем Оболенским. Это был типичный представитель «золотой молодежи» — красивый, бретер, прожигатель жизни, гусар в отставке и, как оказалось, тоже заядлый картежник. Его привлек мой экзотический образ богатого сибиряка.

— Черт возьми, вот это жизнь! — воскликнул он, когда я закончил. — А мы тут киснем, в этой Москве, в четырех стенах! Слушайте, Тарановский, вы человек неординарный. Я должен вас представить нашему обществу.

— Знаете, я не отказался бы побывать в Английском клубе! — прикидываясь скромником, заявил я.

Юноши переглянулись и, кажется, начали даже перемигиваться. Похоже, идея затащить меня в клуб и там конкретно «ошкурить» родилась у них прямо из воздуха, на лету. Князь сориентировался первым:

— Это страшное упущение! — воскликнул он и ударил кулаком по столу. — Вы должны это видеть! Я вас завтра же с собой возьму! Введу как гостя. Покажу вам нашу Москву, наших львов! Вы им расскажете про своих тигров, а они вам — про светскую жизнь. Поверьте, это не менее сложно и опасно!

И следующим вечером щегольская пролетка князя Оболенского подкатила к величественному особняку на Тверской. Швейцары в ливреях отвесили нам низкие поклоны.

— Этот господин со мною! — небрежно бросил князь, и мы вошли внутрь.

Обстановка клуба поражала сочетанием роскоши и какой-то солидности. Высокие потолки с лепниной, блестящий паркет, тяжелые бархатные портьеры на окнах — все детали интерьера подчеркивали, что здесь собираются только избранные, «сливки общества».

В просторных залах, освещенных сотнями свечей в бронзовых канделябрах, стояла какая-то особая, гулкая тишина, нарушаемая лишь приглушенными голосами, стуком бильярдных шаров и шелестом карт. Пахло дорогим табаком, кожей, воском и какими-то тонкими, едва уловимыми духами.

Мы прошли через библиотеку, где за газетами сидели почтенные старики, миновали бильярдную, где молодые офицеры, засучив рукава, с азартом гоняли шары по зеленому сукну, и вошли в самое святилище клуба — картежную.

Здесь, в клубах сизого дыма, за несколькими столами, покрытыми зеленым сукном, шла игра. Никаких лишних слов, только короткие, отрывистые фразы: «пас», «вист», «банк мечу». На столах лежали горы ассигнаций. Но меня интересовал один конкретный субъект.

Я подошел к швейцару. Приготовил рубль.

— Простите, любезный. А не могли бы вы мне указать надворного советника Аристарха Ильича Селищева?

Низко поклонившись, швейцар указал:

— Вот он, извольте видеть: за столом, где играют в штосс, второй слева!

Селищев оказался полноватым господином лет пятидесяти, с редкими, сальными волосами, зачесанными на лысину, с одутловатым, нездорового цвета лицом и бегающими, алчными глазками, испещренными красными прожилками. Рожа его почему-то напоминал мне киноактера Романа Мадянова.