— Бачигоапу, Курила-дахаи! Снег легла, пойти кабан охота!

— Охота? — тут же встрепенулся Левицкий, как раз выглянувший из нашей избушки.

— Да. Кабан, мясо, шкура! — подтвердил Орокан.

— Ну так чего ты раньше молчал? — удивился я. — Конечно, давай пошли! Мясо нам сейчас не помешает, а то сидим на одной рыбе да крупе. Да и развеяться хорошо бы.

Я взял ружье, а Левицкий вооружился своим дальнобойным нарезным штуцером, которым очень гордился. Орокан проверил заряд своей китайской пищали, подсыпал пороху на полку. Его собаки, учуяв предстоящую охоту, нетерпеливо заскулили, перебирая лапами.

Мы двинулись вдоль берега Амбани Бира, вверх по течению, туда, где, по словам Орокана, кабаны чаще всего устраивали свои лежки в густых зарослях черемухи и ивняка. Воздух был свежим, морозным, с легким запахом прелой листвы и хвои. Свежевыпавший снег приятно хрустел под ногами. Ветер утих, и в тайге стояла тишина, так что слышно было, как где-то вдалеке дятел стучит по сухому дереву.

Вскоре Орокан заметил на снегу свежие следы — крупные, раздвоенные отпечатки кабаньих копыт.

— Вот они, дахаи! — прошептал он, указывая на цепочку следов, уходившую в глубь прибрежных зарослей. — Большой стадо здесь прошел недавно!

Он спустил по следу собак. Те, радостно взвизгивая, тут же взяли след и скрылись в кустах. Мы двинулись за ними, стараясь ступать как можно тише, внимательно осматриваясь по сторонам. Напряжение нарастало. Левицкий нервно сжимал свой штуцер, его лицо покраснело от азарта. Я тоже чувствовал, как учащенно бьется сердце. Охота — это всегда риск, всегда адреналин.

Вдруг из зарослей донесся яростный лай собак, а затем — сердитое, хрюкающее рычание.

— Тута! — прошептал Орокан, и его глаза блеснули.

Мы осторожно, пригибаясь, двинулись на звук. Картина, открывшаяся нам, была впечатляющей. В небольшой низине среди поваленных бурей деревьев металось несколько крупных кабанов — секач с мощными, торчащими клыками, несколько свиней поменьше и пара молодых подсвинков. Собаки Орокана, две его верные лайки, вели себя поразительно умно и смело. Старшая, более опытная, кружила у головы самого крупного секача, отвлекая его внимание на себя, ловко уворачиваясь от страшных клыков и копыт. Она не бросалась на зверя, а лишь настойчиво облаивала его, не давая уйти или атаковать нас. Вторая собака, помоложе, действовала по-другому. Она заходила сзади к кабанам и, выбрав момент, коротко, но сильно хватала их за задние ноги, заставляя садиться и обороняться. Это был классический прием нанайской охоты с собакой на кабана или медведя — «посадить» зверя, сделать его уязвимым для выстрела охотника.

— Стреляй, Курила-дахаи! В того, что побольше! — крикнул Орокан, указывая на секача, который яростно мотал головой, пытаясь отогнать старшую собаку.

Я вскинул ружье, прицелившись в щетинистую тушу. Выстрел! Грохот разорвал тишину тайги. Секач взревел и еще быстрее припустил к лесу, теряя на бегу алые капли крови. В тот же миг рявкнул штуцер Левицкого — он целился в одного из подсвинков. Тот подпрыгнул и рухнул на снег, взбивая его ногами.

Оставшиеся кабанчики, напуганные выстрелами и смертью своих сородичей, с визгом бросились врассыпную, ломая кусты. Собаки с яростным лаем кинулись за ними. Орокан тут же тоже устремился в погоню.

Я на секунду остановился, перезарядить ствол. И уже был готов рвануть за товарищами, как вдруг из кустов совсем рядом раздался треск сучьев и яростное хрюканье. Я не успел и глазом моргнуть, как прямо на меня из густых зарослей черемухи вылетел огромный, разъяренный вепрь. Глаза его горели красным огнем, щетина на загривке стояла дыбом, а из оскаленной пасти торчали желтые, острые, как кинжалы, клыки. Расстояние между нами было не больше десяти шагов.

Несколько мгновений зверь смотрел на меня, затем, резко сорвавшись с места, бросился навстречу. В последнее мгновение, когда он был уже в двух шагах от меня, я вскинул ружье и выстрелил. Благо знал, куда метить: в самое убойное место, прямо в лоб. А лоб — это не центр головы и находится он не между глаз, а чуть выше условной линии.

Грохот выстрела слился с яростным ревом зверя.

Вепрь споткнулся, его передние ноги подогнулись, и он, пролетев по инерции еще пару метров, рухнул на снег у самых моих ног, взрывая фонтаны снежной пыли. Он еще несколько раз судорожно дернул ногами, захрипел и затих.

Я стоял, оглушенный, с дымящимся ружьем в руке. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Еще мгновение промедления — и его клыки распороли бы мне живот. Убить кабана вот так вот, выстрелом в голову спереди — большая удача. Круглая пуля легко может соскочить, срикошетировать с покатого черепа. А выстрел-то один…

Тут подбежали Орокан и Левицкий, привлеченные пальбой. Увидев огромного вепря, лежащего у моих ног, они замерли.

— Батюшки! — выдохнул Левицкий. — Как ты его, Серж?

— Едва успел, — хрипло ответил я. — Чуть на клыки не насадил.

Орокан подошел к вепрю, с уважением посмотрел на его огромную тушу.

— Хороший кабан, дахаи! Сильный! Твоя удача большая сегодня! Тот подранок тоже я застрелил!

Вскоре вернулись и собаки. Итог охоты был впечатляющим: одного кабана и подсвинка. Хоть мясца поедим.