— Да знаете, как вам сказать, — смутился взводный, будто его окружила сразу сотня четников. — Я их еще и не пробовал, я не для себя, поверьте. Один мой товарищ заболел, так это я для него. Голодный он, а наш обоз еще не подошел, — объяснял он, опустив глаза и стараясь не смотреть на старика.

— Да я тебе верю, парень. Теперь все голодают да болеют.

— Мы ничего не трогаем без разрешения, — опять начал оправдываться Космаец и вдруг подумал, что эти боснийцы знают все партизанские законы лучше, чем сами бойцы, а уж то, что их выгоды касается, и подавно. — А яблоки я взял для командира, он тяжело болен.

— А где этот твой командир? У меня к нему дело есть.

Космаец пошел вперед, старик за ним. Они вошли в ту самую комнатушку без окон и дверей, где лежал ротный.

— Иво, тут вот какой-то человек тебя спрашивает, говорит, дело есть, — окликнул Космаец Божича. Тот лежал лицом к стене и не услышал, как они вошли.

Божич повернулся, выпрямил согнутую спину с острыми лопатками, открыл глаза и, увидев незнакомого старика, сердито фыркнул и исподлобья взглянул на взводного, словно хотел сказать: «Что я тебе говорил?»

— Ты здесь старший? — спросил старик и, сняв соломенную шляпу, низко поклонился. — У меня к тебе дело от наших крестьян.

Бледный, изможденный Иво попытался улыбнуться и, придерживаясь руками за шершавую стену, встал на ноги.

— Я старший, но есть люди и постарше, — ответил Божич и, опять бросив взгляд на Космайца, спросил: — Ты его поймал, отец? Ну, за это его теперь к стенке поставят.

— Да ты что так Дешево его ценишь? — спросил крестьянин. — Если за то, что он набрал яблок, — старик махнул рукой. — До войны я сухие фрукты возил во вьюках в Баня Луку и в Сараево, а теперь где там! Хоть вы поешьте.

— У нас это запрещено директивой, — заявил Божич, придерживаясь руками за край стола.

— Это я знаю, да только где же видано, чтобы для голодных людей издавали всякие там директивы?.. Мой Иован где-то за Дриной, иногда он наведывается домой и говорит, вот клянусь богом, что и в Сербии тоже все голодные да голые, а у нас-то и подавно.

— Сейчас Босния самый голодный край на свете, — согласился Божич. — Объели мы ее за три года. Если бы камень можно было есть, то и камня бы не осталось.

— Правду говоришь, парень, — старик лукаво усмехнулся в длинные сивые усы. — Только вам нас не объесть, хотя бы вас и было что зеленой травы.

Он вытащил кисет, засунул в него руку до локтя, вытащил щепотку табаку и свернул тонкую и длинную цигарку, потом высек огонь и протянул кисет партизанам.

— До войны, сынки, меня выбрали здесь старостой, — старик выпустил изо рта густые кольца дыма, — и мы честно жили. Земли у нас нет, есть, правда, немного фруктов, ну, скотина там, а кто и в Америку подался на заработки. Так мы и жили, пока не явились эти собаки, все у нас сожгли. Мы едва успели убежать в горы. Так, благодаря богу, и спаслись, и еды немного припрятали. А сегодня утром наши ребятишки пришли сюда за фруктами, вас увидели, узнали как-то, что вы голодные, так наши мужики сложились, собрали кое-чего и послали меня к вам, это, говорят, наши дети. Вот я и привез немножко фасоли, картошки, мучицы чуток на мамалыгу… А хлеба у нас и у самих нет.

Старик вышел из дому, за ним Божич и Космаец.

— На осле привез, всего-то у нас и осталось скотины, что этот осел. — Старик стал снимать с серого сумки и узелки, подробно объясняя, где что лежит и кто из крестьян дал те или иные продукты. Одних он хвалил за доброту, других бранил.

Космаец принимал каждый узелок и подбрасывал на руке, словно взвешивая, сколько в нем фасоли, сколько картофеля и хватит ли муки сварить мамалыгу, чтобы накормить целый батальон.

— Это все, что мы могли собрать, сыночки, — как бы извиняясь, сказал старик, отдав последний узелок, и вздохнул: — Если война затянется, и мы будем подыхать с голоду.

Божич поблагодарил старика и приказал Космайцу взять нескольких бойцов, чтобы отнести на кухню крестьянские гостинцы.

— Ты старшой, я понимаю, — опустив глаза, начал издалека старик, — ты за все отвечаешь, за солдат своих отвечаешь, перед начальством ответ держишь. Вот и я, знаешь, тоже ответ перед селом держу, ведь народ поставил меня старостой. Вот, ты знаешь, как это, мне бумажка нужна.

— Какая еще такая бумажка? — не сразу понял Божич.

— А всякие люди бывают, есть и поганые души. Еще подумают, что я за это деньги получил. Расписка мне нужна, что я в самом деле все вам передал, да еще к тому же бесплатно.

— А, теперь я вас понял… Космаец, напиши папаше расписку, — приказал командир.

— Говорят, после войны правительство по этим распискам платить будет, а мы не какие-нибудь там богачи, ничего не можем даром давать. Мы не скупердяи, нет, просто у нас народ бедный. Если заплатят, хорошо будет.

— Раз говорят, наверное, так и будет.

— Эх, много чего болтают, да разве все сбывается, — старик спрятал записку за пазуху, попрощался с партизанами, взнуздал своего бедного ослика и, ведя его за собой, обошел вокруг дома. Тут он остановился у поваленной и разломанной калитки, перекрестился несколько раз.