— Я был поражен ее спокойствием, самообладанием, тем, как она одета. Вид у нее был такой, словно она пришла с визитом.

— Узнаю Жаклину! Она была такая с самого детства. Еще совсем маленькой, когда у нее случалось какое-нибудь ребячье горе, забьется, бывало, в темный уголок — иной раз даже в стенной шкаф залезала — и сидит там, пока не успокоится и не возьмет себя в руки, а потом выйдет — и как ни в чем не бывало.

Он пригубил портвейн и поставил бокал.

— Вчера и сегодня я старался не заглядывать в газеты. Теперь я не скоро смогу их читать.

— А как вы узнали?

— От нашего полицейского комиссара. Он счел своим долгом самолично прийти ко мне и сделал это очень тактично. Жена у меня больна, как я вам говорил. Я просидел возле нее почти всю ночь, мы разговаривали вполголоса, словно это случилось у нас в доме.

Он осмотрелся по сторонам.

— Где же это произошло? — обратился он к Бланше.

— В спальне, вернее, в маленьком будуаре рядом со спальней.

— А где дети?

— Ужинают с Нана в комнате для игр.

— Они знают?

— Пока что нет. Я им сказал, что с мамой произошел несчастный случай.

Дети! Шестилетний Бобо и трехлетняя крошка Нелли.

— Да, это от них не уйдет.

— Тело привезут завтра утром. Похороны — в субботу в десять часов.

— Церковные?

Фаж был неверующим, и дочери его воспитывались в духе атеизма.

— Да, я заказал мессу с публичным отпущением грехов.

Ален почувствовал себя лишним. Зачем он тут торчит? И тем не менее не сделал попытки уйти: слишком сильно было обаяние личности Фажа. Он всегда испытывал симпатию к тестю, они могли бы стать друзьями. Кстати, Фаж, кажется, защищал диссертацию об отношении Бодлера к своей матери!

Ален слушал, не чувствуя желания вступить в разговор. Собеседники были внутренне так несхожи между собой, что вряд ли понимали друг друга. Особенно это относилось к Бланше. Люди с разных планет.

А может, это он сам не такой, как все? Но ведь он, как и они, женат, у него ребенок, загородная вилла. И работает он с раннего утра до позднего вечера, а случается, и до ночи.

Лампы светили тускло. Или это ему так кажется? Со вчерашнего дня ему всюду темно. Такое чувство, точно ты заперт в сумрачном помещении, а чужие слова доносятся откуда-то издалека.

— Ужин подан, сударь.

У Альбера появились на руках белые перчатки.

Длинный стол, должно быть на двенадцать персон, был сервирован серебром и хрусталем. Посередине возвышалась ваза с цветами. Неужели Бланше еще в состоянии думать о цветах? Или сработал автоматический механизм заведенного в доме порядка, а хозяин тут ни при чем?

Они разместились довольно далеко друг от друга. Фаж, сидевший во главе стола, склонился над тарелкой супа.

— Вы не знаете, она очень мучилась?

— Врач сказал, нет.

— Когда она была подростком, я звал ее Спящей Красавицей. Ей не хватало живости, кокетливости, того женственного очарования, которым так щедро наделена Жаклина. Она словно спала наяву и от этого была какая-то вялая.

В памяти Алена невольно возник образ Адриены в разные минуты их знакомства и затем связи. Он сравнил свои воспоминания с портретом, нарисованным ее отцом.

— Она редко играла в детские игры, могла часами сидеть у окна, глядя на облака.

— Тебе не скучно, дочурка?

— Мне? Нет, не скучно.

— Нас с женой иногда тревожило, что она такая тихая. Мы боялись, не носит ли ее апатия болезненный характер. Но наш врач, доктор Марнье, успокоил нас на этот счет.

— Погодите жаловаться, — сказал он. — Когда она проснется, ей удержу не будет. Ваша девочка живет напряженной, очень интенсивной внутренней жизнью.

Воцарилось молчание, Бланше воспользовался им, чтобы в свою очередь прочистить горло; правда, кашлял он не так долго, как тесть. Альбер подал рыбное филе.

— Потом между сестрами вспыхнуло соперничество, они начали враждовать, хотя мы делали все, чтобы избежать этого. Я думаю, так бывает между детьми во всех семьях. Началось это с того дня, когда Жаклине было разрешено ложиться спать на час позже, чем сестре. Адриена заупрямилась: она тоже не будет спать. Бунт продолжался несколько месяцев. У нее слипались глаза, но она боролась со сном и не засыпала. Кончилось тем, что мы пошли на компромисс: стали укладывать их в одно время, на полчаса раньше, чем полагалось Жаклине, на полчаса позже, чем полагалось Адриене.