Только служанка ничего не поняла, всё же молчаливо кивнув в знак согласия.

В автобусе из вентиляционного отверстия-пуговки над сиденьем била горячая струя воздуха. Лицо обжигало, и не было спасения от удушающего расплавленного напора. Наташа отдёрнула руку, так и не дотянувшись до раздражающего источника. Хотелось пить. Вспомнив, что в пакете на полке сверху есть початая бутылка минералки, девушка приподнялась над сиденьем, тут же падая назад. Ноги не держали. Тело изнывало от желания принять прохладный душ. «Неужели никому не жарко? Почему кондиционеры нагнетают горячий воздух?» — задыхалась она.

В тёмном автобусе слышались приглушённые голоса. О чем говорят попутчики, Наташа понять не могла, речь казалась незнакомой. Она прислушалась. Голоса стали явственнее и громче, будто невидимая рука увеличила звук радиоприёмника. Совсем близко прохрипел старческий голос:

— Нет, хозяин, она спит.

Девушка различила запахи: густой и ароматный медовый, острый и прохладный мятный, малины и смородины. Что-то ещё? Во рту ощущался вкус мёда и укропа.

Тихий мужской смутно знакомый голос раздался прямо над ней:

— Скажи, старая, она выживет?

— Захочет жить — выживет.

— Мне кажется или её лицо покрыто красными пятнами? Ты его намазала чем-то? И волосы.

— Она вся такая, хозяин. Так нужно. Мёд, масло, отвары, настойки… На источник бы её свозить.

— Велю в замок забрать.

— Нет, у вас не тот источник. Здесь есть недалеко. Нужно туда. Смыть с неё всё и снова намазать.

— Распоряжусь на завтра.

Хозяин? Наташа не ослушалась? Так это не сон?! Она в самом деле в средневековье? Пережитое обрушилось на неё ледяной лавиной, погребая под собой, пугая.

Девушка хотела открыть глаза и не смогла. Тело не слушалось. Совсем. Не дрогнул ни один мускул, ни малейшего намёка на движение пальцем, ни мизерной возможности глубоко вдохнуть. Она в коме или парализована?

Душа с тяжёлым стоном взметнулась вверх, опадая, словно не желая покидать полюбившееся место.

Как сказала старуха: «Захочет жить — выживет»? Да уж… Если больной очень хочет жить — врачи бессильны.

Хотела ли она жить? Наташа задумалась. Вот так, как сейчас — нет. Да и пятна какие-то… Аллергия? У неё есть таблетки. И антибиотики. Последние. С их помощью она, возможно, выкарабкается. А как же вице-граф? Ирмгард… Воспоминания скользили перед мысленным взором, замедляясь на ярких моментах его лечения. Не напрасно же она старалась?! Сколько она находится в таком состоянии? Если её исцеление под вопросом, то он обязательно должен выжить. Он должен жить! Его спасение где-то рядом в её сумке, только нужно передать, а она так устала…

Герард всматривался в опухшее — ни морщинки, ни складочки — лицо иноземки, больше похожее на маску, изменившую его до неузнаваемости, отливающую зеленовато-жёлтым колером уродливых пятен, проступивших сквозь слой снадобья.

Сон… Тот сон в лесу. Ему тогда снилась ведьма. Эта самая знахарка. Значит ли, что сон начал сбываться? Он будет виновен в смерти зеленоглазой иноземки. По его вине она попала в подвал, и туда пришёл отравитель. Если бы её не было в подвале, убийца всё равно настиг бы девчонку в другом месте. Почему же её отравление и возможную смерть он связывает с собой? Значит ли это, что предсказание сбудется позже?

— Скажи, старуха, можно ли изменить предначертанное?

— Не знаю, хозяин, — вздохнула она. — Я столько раз хотела умереть и родиться заново. Как видите, я всё та же и всё ещё живу.

Мужчина наклонился к уху иноземки:

— Птаха, ты должна меня слышать… Ты обещала мне, что мой сын будет жить.

Наташа чувствовала, как по гортани в желудок скатывается жидкость: вязкая, приторно-сладкая, с лёгкой горчинкой, тошнотворная.

Старческий голос указывал кому-то, что и как нужно делать. Молодой — покорно соглашался. Кэйти.

— Руха, госпожа не останется с этими пятнами на всю жизнь?

— Не знаю, девонька. После отравления никто не выживал. Что уж говорить о пятнах.

Послышались слабые сдержанные всхлипы:

— Она такая хорошая.

— Смерти всё едино. А ты ступай домой. Приходи поутру. И возьми из корзины снеди, что ты принесла. Там много всего. Куда столько? Стухнет.

Всё стихло. Хлопнула дверь, и недовольное брюзжание старухи смешалось со звуком льющейся воды.

— Они, что, и ночью будут здесь околачиваться? Всех болезных распугают. Видать, непростая ты, Голубка, раз хозяин стражников приставил.

Наташа сквозь дрёму слышала, как гудит жук, залетевший на тепло горящего огня в печи. Как продолжает бурчать старческий голос, удивляясь каким-то лакомствам, причмокивая, запивая из кубка. Как ворвался в её сознание знакомый мужской голос и с неподдельным беспокойством спросил:

— Что иноземка? Скоро ли ты поставишь её на ноги, старуха?

— Я не Господь Бог, — неохотно откликнулась та.

Бруно приблизился к топчану. Слабые отсветы озаряли лицо русинки.

— Всевышний… Наташа…