– Никоим образом!

Немного придя в себя от всего, в последние минуты свалившегося я, кажется, начал понимать, где собака зарыта. Нападение на высокопоставленное лицо, каковым профессор, без сомнения, является, поножовщина, стрельба и трупы, а еще непонятный иностранец замешан... который при этом память потерял. Пристав же тут за все отвечает и лишний шум ему совершенно не нужен, а если по инстанциям проводить, запросы разные рассылать, огласка неизбежна. Куда проще дело быстренько замять, а беспамятному пострадавшему всучить его якобы деньги и российский паспорт. Тем более если он сам не против...

Предположение подтвердилось, когда чиновник, уже прощаясь, спросил:

– Кстати, этот ваш американский форт...

– Бентон.
– Подсказал я.

– Да, именно... Где он находится?

– Верховья реки Милк в Скалистых горах.
– Небрежно бросил я, и добавил: - Это северный приток Миссури.

Названия приставу явно ни о чем не говорили, и он рубанул практически напрямую:

– А это точно канадская территория?

Понятно, к чему он клонит. Я тут же решил пошутить:

– Не помню, чтобы границы уточнялись. Вполне может быть и российской.

И не соврал, ведь действительно такого не припомню. В нашей истории четкое разделение границы Канады и Аляски произошло только перед продажей последней, а здесь этим могли вообще не заморочиться. Скорее всего, так и есть - сейчас это малонаселенные, практически не освоенные земли. Правда, настоящий форт Бентон находится все же далековато от собственно Аляски. Прямо скажем, совсем не близко... почти на границе с США. Но мало ли в Бразилии донов Педро! В конце концов, это уже не мои проблемы...

То-то!
– Заключил чем-то довольный чиновник, и пожелав мне всего хорошего: - Поправляйтесь Олег Игоревич, - быстренько испарился.

История имела некоторые последствия: уже позже, когда я забирал в управе паспорт, то местом моего рождения там гордо значилось: "Североамериканские владения Российской империи, форт Бентон".

Вот и приросла Россия-матушка землицей! Нехилым таким кусочком...

***

Запряженные парой лошадей, весело поскрипывающие сани уносили меня в снежную даль. Фриц уныло плелся привязанный к ним сзади. Такая вот русская тройка...

Профессор Дмитрий Сергеевич Вятский вез меня к себе домой. Побывавшие в совместной передряге, оба с перебинтованными головами, мы ощущали себя соратниками. Укрытые тулупами, возлежали в санях рядышком, на застеленном рогожей сене, любовались окрестными красотами и вели приятную, неторопливую беседу.

В больнице меня собирались держать еще несколько дней, и кажется, под ненавязчивым полицейским надзором. Во всяком случае, выходя покурить, я пару раз замечал мелькавшие невдалеке полицейские мундиры. Однако проф такую фигню пресёк на корню - авторитет у него в здешних краях серьезный, и пригласил погостить у него в имении.

Профессор Вятский, веселый, громогласный, бородатый здоровяк с обветренным лицом, лет около шестидесяти на вид, пришел знакомиться со мной на следующий день прямо с утра, когда, как он сказал: почувствовал себя бодрее. Обаятельный дядька. Сам он гостевал у кого-то из местных жителей, там же и лечился. И смотрелся действительно бодро, если не сказать, кипел энергией!

– Нечего в больничке киснуть, у меня всяко быстрее на поправку пойдем!
– Заявил он, почти сразу после того как представился. После чего, хитро подмигнул.
– Есть нужные средства, проверенные!

– Василий Георгиевич не против. Самолично обещал нас позже проведать.

– И учтите, милостивый государь, отказа не приму!

Я и не собирался, к слову. А позиция, спокойно сбагрившего пациентов, врача понятна - таблеток от амнезии еще не придумали (впрочем, и не придумают). Сотрясение мозга тоже только покоем лечится. На осмотр он заедет. А небольшая санная прогулка по свежему воздуху, может только на пользу пойти.

Под напором бодрого профа, приглашение я быстро и с благодарностью принял. Отбрыкиваться, даже из вежливости, в моей ситуации было откровенно глупо. Поэтому уже через десять минут мы грузились в сани.

Не сказать, что сильно наезженная, зимняя дорога, шла через лес, дальше вдоль озера, опять ныряла в чащу и снова выводила к озеру, уже другому.

До имения, по словам профа, было десять верст, и мы коротали путь разговорами. Всю мою печальную историю профессор уже откуда-то знал и сильно меня не расспрашивал, больше рассказывая о себе.

Если вкратце: то род он вел от новгородских бояр, ушедших на Вятку в пятнадцатом веке, а после (в шестнадцатом) в родные места вернувшихся. Заканчивал все тот же Горный институт, тогда бывший военным училищем и называвшийся корпусом горных инженеров. Выпустился поручиком в разгар Крымской войны, потом был на Кавказской, и до перевода в гражданский чин, успел дослужиться до подполковника.