А тебе не все равно? — спрашивает голос.

Я содрогаюсь. Теперь он находит меня без каких-либо усилий с моей стороны. Нечто вроде линии связи, от которой я не могу отсоединиться сама, связи, которую мы прежде отчаянно старались найти и наладить.

Только теперь я бы все отдала, чтобы ее прервать.

Неужели жизни этих существ имеют для тебя значение?

Любопытно.

Почему?

Епископ, обливаясь потом, окидывает взглядом помещение, где солдаты-белтеры со страхом в глазах готовятся сражаться с тем, чего им никогда не победить.

— Значит, все кончено. Вам надо быстро выбираться отсюда. — Он протягивает мне пистолет, бросает другой Лукасу. Ро вешает на плечо автомат.

— Нет. — Лукас смотрит на Епископа. — Мы не можем вас бросить.

Говоря, он прижимает ладонь к уху. Гудение становится еще громче.

Ро делает шаг вперед:

— Впервые я заодно с Пуговицей. Мы выведем вас отсюда.

Ему тоже больно от гула, но он не желает этого показывать, разве что крепче сжимает кулаки.

Я неохотно беру пистолет, который Епископ протягивает мне.

— А теперь дай мне эту штуку. — Епископ забирает у Тимы осколок Иконы и кладет его в свой рюкзак. — Я собираюсь взять этот кусочек вкуснятины Безликих и отправиться вглубь. Попробую заманить эту штуку, чем бы она ни была, вниз, в глубину, подальше от входов. Подальше от вас.

— Ты что, с ума сошел? — Я даже слышать этого не могу!

Епископ улыбается:

— Так и есть. Я пойду по туннелям на запад. А вы пойдете на восток, к выходу, через старые шахты. Если это сработает, сможете выбраться наружу.

У меня нет слов.

— А что ты скажешь своим людям?

Епископ щиплет меня за грязную щеку:

— Я собираюсь их поблагодарить. И сказать, что для меня было честью сражаться рядом с ними. И что мы делаем это ради благой цели… и ради девочки из страны грассов, которая может просто-напросто спасти мир. — Он протягивает ко мне руки, и я крепко его обнимаю. — Я тебя имею в виду, — шепчет Епископ мне на ухо.

— Это большая честь, — отвечаю я также в самое его ухо.

Епископ отстраняется, мгновенно снова становясь солдатом.

— Ну а теперь иди спасать мир, — говорит он и уходит.

И с этого самого момента все как будто теряет свои очертания, хотя то, что я вижу, сжигает мой разум, подобно дикому пламени.

Мы движемся в чреве горы почти в полной темноте.

Все вокруг кажется нереальным.

Вот только что люди кричали, бежали к туннелям…

А в следующую минуту они — от самых старых и до самых юных — вдруг падают на месте как подкошенные.

И затихают. И больше не двигаются. Лишившись жизни.

Пульсирующая боль Иконы нарастает в моем мозгу.

Я не могу им помочь.

Я не могу остановиться, я бегу.

Все происходит невероятно медленно. Все происходит невероятно быстро.

Я как будто на самом деле не здесь. Я как будто единственная, кто здесь есть.

Я не знаю, куда смотреть. Я слишком испугана, чтобы вообще куда-нибудь смотреть.

И потому, когда земля начинает трескаться вокруг меня, я не вижу причины.

Я не вижу взрыва, раздирающего потолок прямо надо мной, не вижу корней Иконы, прорывающихся внутрь, разрастающихся.

Я не вижу гигантских камней, и кусков штукатурки, и канализационных труб, и остатков внутренних стен, которые разлетаются в разные стороны, как новогодние ракеты, и дождем сыплются на меня, словно прямо с неба.

Но я все это ощущаю.

Кусок потолочной балки ударяет меня по голове, и я падаю туда, куда собиралась бежать.

И теперь я не бегу.

Я складываюсь в кучку, словно тряпичная кукла.

Не как человек.

Кажется, что ничего такого просто не может происходить с реальными людьми. С моими друзьями. С Епископом. Со мной.

Потеряв сознание, я слышу голос из моего сна. Это говорящая птица.

Она меня ждет, даже сейчас.

Смотрит с любопытством. Испытующе. Прицельно.

Ты переживешь и это тоже?

Переживу ли я?

Ты не сражаешься. Ты бережешь силы. Ты прячешься. Это мудро.

Я знаю.

Я знаю, потому что именно это я и делаю. Делаю потому, что знаю.

И я знаю, потому что я здесь ради тебя, и мне предстоит долгий, долгий путь.