Пять минут спустя она была возле «Убежища». Пабло, случайно проходивший по противоположному тротуару, увидев ее, махнул рукой.

– Ты куда? – спросил он, подойдя к ней.

– Пройтись.

– Я с тобой.

По Главной улице они поднялись к площади. В этот час улица была многолюдна. Крестьяне, приехавшие из окрестных деревень, направлялись к муниципалитету слушать сарданы.

– Ты выходила вчера вечером? – спросил вдруг Пабло.

– Нет, сидела дома, – солгала она. – Почему ты спрашиваешь?

– Так просто… Мне показалось в «Погребке», что Атила…

– Да, он приглашал меня погулять, но я отказалась. Я очень устала.

– Я тоже отказался. Когда ты ушла, он все предлагал мне пропустить по стопочке.

– Думаю, он пошел спать. Ведь сегодня утром у него тренировка.

– Пойдешь на матч?

– Не знаю. Может быть.

– Мы могли бы заглянуть туда ненадолго.

Они молча дошли до площади. Музыканты настраивали свои инструменты, публика нетерпеливо теснилась к эстраде. Тут были крестьяне в ситцевых рубахах, шерстяных штанах, черных носках и пеньковых альпаргатах, принарядившиеся по-праздничному горожане, несколько туристов с фотоаппаратами.

В баре оказался свободный столик. Они сели. Хуана попросила лимонаду, Пабло – сухого вермута. Наступило тягостное молчание. Когда официант подал им то, что они заказали, Пабло откашлялся.

– У нас с тобой происходит что-то непонятное, – сказал он.

– Непонятное? Почему?

– Я давно хочу поговорить с тобой, уже столько дней, да что там дней – недель.

– Я тоже, Пабло.

– И вот, – продолжал он, не обращая внимания на то, что она его перебила, – теперь, когда мы остались с тобой наедине, я словно онемел, не могу найти слов.

На столе стоял стакан с соломинками. Он схватил их п начал ломать одну за другой.

– Как будто между нами возникло какое-то недоразумение и что-то оборвалось. Не знаю, как это выразить.

– Да, – сказала Хуана. – Я тоже не могу говорить с тобой так, как прежде… Это нелепо, но ты прав: что-то случилось и не проходит.

– Каждое утро, вставая, я твердил себе: сегодня поговорю с ней, сегодня непременно…

– Быть может, это моя вина. Я все видела, но ничего не делала, чтобы тебе помочь.

– Если бы ты знала, как я рад это слышать… Уверяю тебя, я не мог больше вынести… У меня было такое ощущение, словно мы поссорились, что ли…

– Не то что поссорились… Мы молчали, были сдержанны… Происходило что-то непонятное…

– Возможно, если бы, вместо того чтобы копить все это в себе, мы в первый же день поговорили откровенно…

– Разговор всегда вносит ясность.

Наступила небольшая пауза. Словно собираясь с силами, Пабло залпом осушил свой стакан. Они вдруг заговорили оба одновременно.

– Ты что-то сказала?

– Нет, ничего.

– Ну, говори.

– Нет. Ты первый.

В этот момент заиграл оркестр. Публика пришла в движение. Танцоры образовали несколько хороводов в центре площади.

– До вчерашнего вечера, – сказал наконец Пабло, – я думал, что схожу с ума. Это покажется невероятным, но мне никак не удавалось понять, что происходит: твое отношение, поведение Атилы, упорство, с которым вы избегали меня…

– Атила вчера выпил больше, чем следует, – поспешно сказала Хуана. – Сцена, которую он нам устроил, – это типичная пьяная сцена.

– …Я помнил, что в начале нашего знакомства вы всегда брали меня с собой, мое присутствие нисколько вам не мешало. Я не мог понять, почему с некоторых пор вы хотите от меня отделаться.

Несколько секунд его невидящий взгляд скользил по танцующим.

– Не мог понять или не хотел, – ну да разница невелика. И вчера – бац! – я вдруг все ясно увидел.

– Увидел? Что увидел?

– Что вы любите друг друга, Атила и ты. И что я вам мешаю.

– Ты судишь по сцене, которую он нам устроил?

– Я сужу по всему. По тому, что было вчера, и по тому, что было раньше.

Хуана побарабанила пальцами по краю стола.

– Мне жаль, – сказала она.

Пабло несколько мгновений хранил молчание, словно взвешивая свои слова.

– Это нелепо, – сказал он. – Я одинаково люблю вас обоих. В сущности, я не должен бы ревновать.

– Тогда…

– Я почувствовал себя так, словно мне нашли замену… Не знаю, как тебе сказать… Словно меня предали.