Прокрадывалась в мрак трущоб,

Где б отдал ласкам эфиоп

Свое агатовое тело?

Иль ты в тот час, когда плоты

Стремятся вниз по Нилу тише,

Когда полет летучей мыши

Чуть виден в море темноты,

Ползла но краю загражденья,

Переплывала реку, в склеп

Входила, делала вертеп

Из пирамиды, царства тленья,

Пока, покорствуя судьбе,

Вставал мертвец из саркофага?

Иль ты манила трагелага

Прекраснорогого к себе?

Иль влек тебя бог мух, грозящий

Евреям бог, который был

Вином обрызган? Иль берилл,

В глазах богини Пашт горящий?

Иль влюбчивый, как голубок

Астарты, юный бог тирийский?

Скажи, не бог ли ассирийский

Владеть тобой хотел и мог?

Чьи крылья вились над бесстрастным,

Как бы у ястреба, челом

И отливали серебром,

А кое-где горели красным?

Иль Апис нес к твоим ногам,

Свернув с назначенных тропинок,

Медово-золотых кувшинок

Медово-сладкий фимиам?

– ---------

Как! Ты смеешься! Не любила,

Скажи, ты никого досель?

Нет, знаю я, Аммон постель

Делил с тобою возле Нила.

Его заслыша в тьме ночной,

Ручные кони ржали в тине,

Он пахнул гальбаном пустыни,

Мидийским нардом и смолой.

Как оснащенная галера,

Он шел вдоль берега реки,

И волны делались легки,

И сумрак прятала пещера.

Так он пришел к долине той,

Где ты лежала ряд столетий,

И долго ждал, а на рассвете

Агат грудей нажал рукой.

И стал твоим он, бог двурогий,

Уста устами ты сожгла,

Ты тайным именем звала

Его и с ним была в чертоге.

Шептала ты ушам царя

Чудовищные прорицанья,

Чудовищные волхвованья

В крови тельцов и коз творя.

Да, ты была женой Аммона

В той спальне, словно дымный Нил,

Встречая страсти дикий пыл

Улыбкой древней, негой стона.

– --------

Он маслом умащал волну

Бровей, и мраморные члены

Пугали солнце, точно стоны,

И бледной делали луну.

Спускались волосы до стана,

Желтей тех редкостных камней,

Что под одеждою своей

Несут купцы из Курдистана.

Лицо цвело, как куст вина,

Недавно сделанного в чанах,

Синее влаги в океанах

Синела взоров глубина.

А шея, плечи, на которых

Свет жил, казалось, голубой,

И жемчуг искрился росой

На шелковых его уборах.

Поставленный на пьедестал,

Он весь горел,- и слеп глядящий,

Затем, что изумруд горящий

На мраморной груди сиял,

Тот страшный камень, полнолунье

В себе сокрывший (водолаз,

Найдя его в Колхиде, раз

Колхидской подарил колдунье).

Бежали на его пути

Увенчанные корибанты,

Суровые слоны-гиганты

Склонялись, чтоб его везти.

Нубийцы смуглые рядами

Несли носилки, чтоб он мог

Смотреть в простор больших дорог

Под радужными веерами.

Ему янтарь и стеатит

Стремил корабль, хитро раскрашен,

Его ничтожнейшие чаши

Нежнейший были хризолит.

Ему везли ларцы из кедра

С одеждой пышною купцы.

Носили шлейф за ним жрецы,

Им принцы одарялись щедро.

Пятьсот жрецов хранили дверь,

Пятьсот других молились, стоя

Пред алтарем его покоя

Гранитного,- и вот, теперь

Ехидны ползают открыто

Среди поверженных колонн,

А дом разрушен, и склонен

Надменный мрамор монолита.

Онагр приходит и шакал

Дремать в разрушенных воротах,

Сатиры самок ищут в гротах,

Звеня в зазубренный цимбал.

И тихо на высокой крыше

Мартышка Горура средь мглы

Бормочет, слыша, как стволы

Растут, сквозь мрамор, выше, выше.

– --------

А бог разбросан здесь и там:

Я видел каменную руку,

Все сжатую еще, на муку