– Чудно это, право слово, – пожал я плечами.

– А мне почему-то грустно от этого, – вздохнул Рогоз. – На старости лет пугалом ходить не нравится.

– Тогда зачем нам Анастасий бляхи эти нацепить велел, коли и так от нас все шарахаются? – спросил послушник.

– А чтоб со страху не пришибли ненароком. Ну, что? – спросил Рогоз. – Может, обратно пойдем, а то вон люди на нас как смотрят? Да и вечереет уже, а нам бы к Маме засветло вернуться.

– Погоди, – сказал Никифор. – Мы же еще до Софии не добрались.

– А тебе-то она зачем? – пожал плечами старик. – Ты же сам говорил, что церкви ромейские…

– Я на чудо это, людьми созданное, вблизи посмотреть хочу, – ответил жердяй.

– Ну, пошли, коли не шутишь, – сказал Рогоз.

Но посмотреть на купол, как этот странный и величественный каменный шатер называли ромеи, Святой Софии мне в этот день не довелось. Едва мы отошли от пророческой колонны, как нам навстречу женщина вышла. Никифор в сторону шарахнулся от неожиданности.

– О, Господи!

Женщина, словно не заметив моих спутников, направилась прямо ко мне. Внимательно оглядела меня с ног до головы и улыбнулась.

– Приветствую тебя, первый среди равных, гордый рус, пришедший издалека, – с легким поклоном сказала она. – Надеюсь, что боги даровали тебе попутный ветер, а соленая волна была к тебе ласкова.

– Боги были милостивы, – ответил я ей.

– Ты тот, кого я искала, – женщина сделала еще один шаг навстречу и вдруг упала на колени, поймала мою руку и прижалась губами к ладони. – Отпусти своих трэлей и следуй за мной. Мои господа, знатные и щедрые, желают видеть тебя по важному делу, – сказала она.

– Они не трэли, – я отнял у нее руку и помог подняться с колен. – Мои попутчики свободны в своих мыслях и поступках.

– Чего это с ней? – спросил жердяй удивленно.

Только тут я понял, что женщина обратилась ко мне по-свейски, и я ответил ей на незнакомом моим спутникам языке.

– Она говорит, – сказал я Рогозу с Никифоров, – что дело у нее, и хочет, чтоб я за ней пошел.

– Знаю я дела эти, – усмехнулся старик.

– Нет, – покачал я головой, – тут что-то важное.

– Так что? Неужто пойдешь? – пробасил Никифор.

– Пойду, схожу узнаю, чего там…

– Вот ведь голова бедовая, – с завистью взглянул на меня парень. – И не забоишься?

– Чего бояться-то? – сказал я. – Меч со мной, под одежей кольчуга, а в Мамоне-то сидеть, так ведь ничего не высидишь. Скучно там.

– А Ольга что скажет? – спросил Рогоз.

– Не до того сейчас княгине, – хмыкнул жердяй. – Она ныне хочет посмотреть, как монахи всенощную молитву совершать будут.

– Вот и хорошо, – кивнул я, – а Малушке ничего не говорите, если что… Да все будет хорошо, – сказал уверенно и к незнакомке повернулся.

– Ты рабыня? – спросил ее по-ромейски.

– Да, господин, – ответила она.

– Веди меня, тир [78] , – сказал я.

Быстро темнело, а я все шел за своей провожатой и все никак не мог понять – почему эта рабыня подошла ко мне? Кому я, чужой человек в чужом городе, вдруг понадобился? Может быть, мне удастся хоть что-то узнать у тир?

– Как ты оказалась здесь, так далеко от родных фьордов? – попытался я разговорить женщину.

– Только лишь Один знает пути, которыми человек идет к Вальхалле, – ответила тир, и больше, сколько ни старался, я не смог добиться от нее ни слова.

Дорога оказалась недлинной. Мы немного поплутали по узким улочкам, свернули на ведущую в горы широкую дорогу и остановились возле больших, затейливо скованных ворот.

– Нам сюда, – сказала рабыня и потянула за большое кольцо.

Одна створка с громким скрипом отворилась, тир прошмыгнула внутрь и поманила меня за собой. Я на мгновение задержался, закрыл глаза, припоминая дорогу, понял, что смогу выбраться обратно к колонне, и шагнул вслед за рабыней.

За воротами оказался густо разросшийся, запущенный сад, больше похожий на маленький сумрачный лесок.

Лесок дышал странным, едва уловимым ароматом, который мне показался смутно знакомым. Что-то из детства… что-то…

– …и зовется то дерево – лярв. И растет тот лярв только в саду у василиса Цареградского… – как все было просто и ясно тогда.

Были друзья и враги, было добро и зло, черное и белое… без оттенков и полутонов. И тогда, в детстве, я сидел в избушке учителя своего, хлебал духмяное варево, слушал знахаря Белорева и даже представить себе не мог, что однажды враги станут друзьями, а черное и белое сольется в серое марево…