<p> …Первые вестники приближающейся опасности появились по большей части в виде неприметных заметок, опубликованных в филадельфийских и прочих газетах в начале мая. Они состояли из сообщений нескольких садоводов и фермеров из деревни Хартвилл, расположенной в центральной части Пенсильванских гор, повествующих о странном поведении ранних посадок…</p>
Эдмонд Гамильтон. Бунт растений
Именно тогда, когда я начинаю этот рассказ об ужасе, обрушившемся на мир и людей, его населяющих, я лучше всего осознаю невозможность когда-либо полностью описать этот ужас. Именно тогда, когда я начинаю этот рассказ о роке, угрожавшем всей нашей расе, я лучше всего понимаю, как мало наша раса сама по себе была способна противостоять этому року. Во всей этой истории нет той драматической последовательности угроз, ни нападений и парирований, что можно было бы ожидать в подобной эпопее о борьбе видов. Скорее, сейчас всё произошедшее кажется не более чем слепым столкновением исполинских сил, в котором нет акцента ни на чём, кроме незначительности и беспомощности тех, кто стал окончательным победителем.
И только потому, что я, Эдвард Харли, видел столько же проявлений этого кошмара, сколько видел любой другой человек, я взял на себя смелость написать этот отчет. Два года назад, когда появились первые сообщения о том, чему суждено было разрушить наш мир, я работал главным морфологом кафедры ботаники Филадельфийского Университета. В то время, конечно, никто не задумывался о реальном значении и особой важности этих сообщений. Даже я, тот кто благодаря избранной мною науке мог понять их уникальность лучше, чем большинство людей, конечно, не думал о какой-либо опасности, связанной с ними.
Эти первые вестники приближающейся гибели появились по большей части в виде неприметных заметок, опубликованных в филадельфийских и прочих газетах в начале мая. Они состояли из сообщений нескольких садоводов и фермеров из деревни Хартвилл, расположенной в центральной части Пенсильванских гор, повествующих о странном поведении ранних посадок. Они сообщали, что семена бесчисленных сортов растений, фруктов и овощей, посаженные незадолго до этого, разрослись за это время с поразительной быстротой, дав всходы, в обычных условиях не появившиеся бы и через месяц. Это, хотя и выглядело достаточно необычно, однако не было самой поразительной особенностью тех отчетов. Им оказался тот факт, что у этих феноменальных побегов и сеянцев практически не было корней, и хотя стебли и побеги продолжали интенсивно развиваться, они не проявляли ни малейшего желания к корнеобразованию.
Это, безусловно, было достаточно удивительным явлением, учитывая то, что территория распространения явления вокруг Хартвилла занимала несколько десятков квадратных миль, и оно стало еще более удивительным из-за того, что в течение следующих нескольких дней аналогичные сообщения начали поступать от аграриев с половины восточной части Соединенных Штатов. Они описывали феноменальный рост саженцев и в точности такое же отсутствие корней. К концу недели о подобном сообщили также из Англии и Калифорнии, из Швеции и Австралии, и крупные информационные агентства начали осознавать, что ситуация, независимо от ее причины, носит всемирный характер. И хотя огромные массы городских жителей, чьи знания и интерес ко всему сельскому были весьма незначительны, не проявили особого интереса к этому вопросу, жители фермерских хозяйств и пригородов, а также ботаники уделили ему большое внимание и принялись активно обсуждать его.
Ибо к тому времени ситуация, по правде говоря, стала просто поразительной. Сообщалось не только о том, что продолжался удивительный и неестественный рост побегов без корней, но и о том, что вместо того, чтобы развить листья, как следовало бы, их ускоренный рост приводил только к появлению странных гибких усиков, в то время как растения всех видов, казалось, имели очень сильную тенденцию распространяться, расти горизонтально, а не вертикально. И, что еще более удивительно, уже растущие растения, кустарники и даже маленькие деревца, казалось, оказались подвержены тому же явлению: их корни медленно отмирали, постепенно исчезая, их рост многократно ускорялся, а их листья уступали место странным усикам, выраставшим из стволов и ветвей. Такой весны люди еще не видели, и кульминационный момент наступил примерно через десять дней после первых сообщений, когда из наблюдений стало известно, что растения, лишенные корней, развили уникальную способность двигаться. Они начали очень медленно ползать по земле с помощью гибких стеблей и усиков.
Неудивительно, что эти более поздние сообщения не вызвали особого доверия ни у кого, кроме тех, кто был непосредственным свидетелем событий. Даже моя собственная реакция на них была такой же. И я выразил её доктору Герману Хольму, моему начальнику по кафедре ботаники в университете, в ответ на его упоминание о них.
– Растения теряют свои корни и начинают шевелиться! – усмехнулся я, когда однажды утром мы выходили из здания, а он заговорил о них. – Эта ваша современная пресса искажает правду всеми способами, стремясь изо всего сделать сенсацию.
– Но, мне кажется, в этом что-то есть, Харли, – тихо сказал Хольм. – Вчера и позавчера я был в поле, охотился за экземплярами собирал образцы Sarracenia purea для своей работы, и могу со всей ответственностью заявить, что вряд ли найдется хоть один вид, не переживший изменений – не потерявший частично или даже почти полностью свои корни. Среди мелких растений листья уступили место жестким полым усикам.
Я уставился на него.
– Вы же не хотите сказать, что все это правда? – спросил я его. – Что капуста и сельдерей лишаются корней и гуляют под ручку?
Он посмеялся, представив то, о чём я говорил, но тут же снова посерьезнел.
– Боюсь, это получает очень широкое распространение, – сказал он мне.
Затем, когда мы спускались по каменным ступеням, он наклонился к зарослям кустарника, окружавшим здание, и сорвал там маленький росток Cornus Stolonifera, или кизила.
– Посмотрите на это, – сказал он, показывая его мне. – Вы видите – корни почти исчезли, но растение выглядит вполне здоровым, и вместо листьев у него торчат усики.