Нас узнавали, встречные казаки радостно окликали. И не только по нашим фирменных повязкам, но и по униформе, постепенно входившей в моду в моем отряде. Я таки пошил себе черкеску, оставалось лишь поставить последнюю точку в виде заказанного булатного кинжала кавказского образца.

Сперва в сотне хмыкали от ее вида, шутили, что, мол, мало командиру ясырьки, ради Марьяны вырядился, внимание ее захотел привлечь (1). Но потом, гляжу, многие себе такие же наряды заказали — особенно после того, как я показал пользу от деревянных газырей как от патронташа на ежедневных тренировках. Да и нарядный вид черкески оценили — еще до меня насмотрелись на гребенчиков, на то, как они всем на загляденье, подбоченившись, гордо восседают в седлах. Первыми, кто сменил облик, были мой денщик и принятые в сотню бывшие ханские урус-сардары. Старые кафтаны — из тех, что еще на что-то годились — не выбрасывали, а оставили в качестве тренировочных для утренних занятий по рукопашке. Ее я не только не забыл, а еще и усилил разного рода физо — кроссы, отжимания и прочая растяжка.

* * *

Путь в Янги-Ургенч был ничем не примечательным, одвуконь домчали за полдня по плоской, безликой равнине, прерываемой лишь редкими ирригационными канавами или скупыми зарослями тамариска. Сам город, когда он наконец выплыл из марева, представлял собой обширное пространство из глины и кирпича, его плоские крыши, казалось, тянулись до самого горизонта. Ему не хватало внушительных стен Хивы, но его улицы и рынки бурлили жизнью — яркий гобелен красок и звуков, щедрая выставка даров Востока, резкий контраст с мрачной, израненной битвами столицей, которую мы оставили позади. Доклады были точны: Янги-Ургенч действительно сдался авангарду без боя, его ворота были распахнуты в знак подчинения.

Сразу отправился к бию. Тот рассыпался бисером, пытался навязать мне богатый дастархан, ну и разумеется, взятку-подарок. Куда без бакшиша на востоке…

— Все потом, уважаемый наместник. Сперва дело, сопроводите меня к башне.

Именно там я нашел свое сокровище. Можно сказать, толкиеновскую «прелесть». Нет, не клад, как предполагал мой атаман — всего лишь слежавшийся окислившийся цветмет. И, нет, я не сошел с ума, как мог подумать ургенчский наместник, когда увидел, как мои губы растянулись в хищной довольной улыбке.

Воздух в подвале был прохладным и влажным, тяжелым от запаха земли, разложения и металлического привкуса ржавчины. В мерцающем свете масляного фонаря глаза, быстро привыкнув к полумраку, разглядели в подробностях груду металла в углу. Это действительно была беспорядочная куча мелких пушечных стволов, слипшихся, покрытых «малахитовой» зеленью и черной патиной, а также толстым слоем пыли и грязи.

Более тщательный осмотр подтвердил мои первоначальные подозрения, и меня пронзила волна узнавания, рожденная моим давним академическим интересом к исторической артиллерии. Это были не просто остатки забытых орудий. Их характерные расширенные дула, относительно малые калибры и необычные кольцевые крепления у казенной части были безошибочны. Это были фальконеты — небольшие, легкие мелкокалиберные пушки азиатского типа, предназначенные для установки на вертлюгах. И их возраст, как смутно предполагал Платов, был действительно примечателен; некоторые, по-видимому, относились к началу XVIII века, возможно, даже предшествуя опустошительному походу Надир-шаха по Средней Азии в 1740-х годах. Несколько экземпляров, возможно, являлись частицей арсеналов Моголов или Сефевидов, свидетелями еще более древних конфликтов, судя по характерному отсутствию винграда (2). Этот склад здесь, вдали от полей сражений, красноречиво говорил о крушениях восточных империй и, возможно, о смене тактики или о разочаровании в малом калибре. Когда роль пушки сводится к тому, чтобы напугать, фальконет явно меркнет на фоне своих крупных собратьев.

Рядом с грудой металла валялись остатки того, что когда-то было кожей. Теперь это были не более чем бесформенные массы гнилой, изъеденной червями выделанной шкуры, их швы давно разошлись, цвет исчез. Однако, несмотря на разложение, можно было различить намек на их первоначальную форму: остатки жестких деревянных каркасов, следы набивки. Седла. Но не обычные седла. Их уникальная конструкция, предназначенная для распределения веса между горбов бактриана, и небольшие, усиленные гнезда для вертлюжного крепления дали недостающую часть головоломки. Это были зембуреки — верблюжьи поворотные или статичные орудия, любимая персами легкая артиллерия, обеспечивающая высокую мобильную огневую поддержку в открытой степи. Осознание этого стало откровением, слабым проблеском возможности перед лицом насущных артиллерийских проблем донского Войска.

Наша собственная, легкая по меркам русской армии, но тяжелая для степей и пустыни артиллерия, как жаловался Карпов, прошла суровой испытание Усть-Юртом, и сложно сказать, кто победил. То немногое, что мы привезли в Хиву, состояло в основном из трехфунтовых пушек и нескольких единорогов, эффективных против пехоты и укрепленных позиций, но совершенно бесполезных в пустыне. А эти фальконеты, если их удастся восстановить, давали шанс, пусть и небольшой, усилить нашу огневую мощь, возможно, даже обеспечить психологическое преимущество в будущих столкновениях с проворными кочевыми племенами.

Генерал Ермолов, лев Кавказа, смеялся над зембуреками, говорил, что европейские пушки разделаются с ними в два счета. Вопрос лишь в том, чтобы «правильная артиллерия» оказалась в нужное время и в нужном месте, а вот с этим была проблема. Поди потаскай нынешние пушки лошадьми по барханам. Они увязнут, еще не дойдя до поля сражения. И еще… А кто сказал, что из фальконетов можно стрелять только мелкими ядрами?!

Я расхаживал по подвалу, не обращая внимания на замершего в испуге бия, и думал. Идея, однажды родившись, быстро закрепилась в моем сознании. Задача была огромной, но потенциальная награда, особенно для армии, страдающей от нехватки тяжелых орудий, стоила любых усилий.

— Скажите мне, любезный бий, найдется ли в вашем славном городе опытный орудийный мастер? Желательно из урусов?

Наместник смутился, заюлил, до него, наверняка, дошла весть об отмене рабства в ханстве, но далеко не все владельцы мастерских в Ургенче рвались выполнять указ Мамаш-хана. Что ж, не беда: моей ближайшей задачей станет поиск умелых рук. Такая кропотливая работа по реставрации старинных пушек требовала не только силы, но и специальных знаний в области металлургии и оружейного дела.