(1) Пушки отряда Бековича пролежали без дела больше ста лет, пока не нашелся русский авантюрист Сергей-ага, который не только привел их в порядок, изготовив новые лафеты, но и сумел отразить с их помощью атаку бухарской кавалерии в одном из бухарско-хивинских конфликтов в 1830-х.

Озадачил меня Матвей Иванович, к счастью, куда более простыми делами. Ничего героического, никакого превозмогания, условный дворец Амина штурмовать не придется. С первой задачей справился почти играючи, благо все было заранее подготовлено, оставалось лишь проконтролировать, чтобы не сорвалось в последний момент. Мамаш из рода торе был провозглашен хивинским ханом под именем Мамаш-хан и принес на Коране клятву верности Ак-Падишаху, то бишь белому царю.

Случилось это на следующий день после того, как мы похоронили генерала от кавалерии и войскового атамана Орлова, а подле него нашего скончавшегося от ран подхорунжего Богатыршина, бросив им на гроб по горсти привезенной с Дона земли. После третьей мусульманской молитвы, на площади перед входом в Куня-Арк, при скоплении большого количества хивинцев, сдерживаемых конными и пешими казаками, еле живой накиб Юсуф-Ага, как глава священнослужителей и улемов, и кази-келян, как верховный судья, подтвердили выбор Дивана. Мамаш-хан, за спиной которого толпились улемы и знатные чиновники ханства в высоких бараньих шапках и с саблями на боку, клятвенно пообещал, удерживая руку на священной книге:

— В делах внешних слушаться во всем советов царя урусов, переданных через его верных слуг, войны соседям не объявлять, невольников освободить и рабство в ханстве на веки вечные отменить, равно как запретить постыдный торг людьми, противный человеколюбию, туркменов-разбойников на службу не звать, русским купцам обид не чинить, имущество их не разорять и предоставить казакам землю у Аму-Дарьи для строительства двух крепостей.

Он передал Платову большой свиток с текстом подписанного договора. Документ был торжественно зашит в шелковую ткань вместо конверта и скреплен ханской печатью. Доставку договора в Петербург взял на себя новый походный атаман. Он же подписал трактата о вассалитете с российской стороны.

Когда торжественная часть завершилась, казаки из Атаманского полка изобразили нечто вроде парада, салютом громыхнули наши пушки, изрядно всполошив горожан. Вечером начался пир, длившийся до полуночи.

А под утро, когда я собирался отправиться выполнять второе поручение, из пустыни Кызылкум в город пришла пыльная буря. Словно сама природа решила разделить скорбь тех хивинцев, кто плакал по былой славе своего ханства, или, наоборот, разогнала их по домам, чтобы особо не рыпались.

После нескольких безветренных дней налетел горячий ветер. Усиливаясь с каждым часом, он засвистел среди столетних фруктовых деревьев и принес с собой песчаные тучи. Сперва свинцовое, рассветное небо вдруг пожелтело, воздух наполнился странным зеленоватым свечением, мелкие смерчи закружились, то превращаясь в пыльные столпы, то внезапно рассеиваясь. Стало нечем дышать — каково оказаться в такой момент в Кызылкуме, как выдержать путнику дыхание пустыни, если даже внутри помещения нам не хватало воздуха? Я прямо порадовался, что мы в Хиве, в комфортном, большом доме с запасенной в кувшинах водой, а не среди барханов. И лежу я на удобных подушках, попиваю зеленый чай, который мне, наклоняясь вперед обширной грудью, подает Зара. Ну чем не падишах, хоть и потный?? «И двойной красотой, был он окружен…»

Пыльная буря длилась несколько часов, совершенно преобразив город. Но ветер стих — мы облегченно вздохнули, спало давление и непроходящее чувство тревоги, которое не оставляло нас все время, пока длилось это безумство.

Пыль, цеплявшаяся за все в Хиве, наконец начала оседать, причем не только на опустошенных улицах, но и в умах донских казаков. Первоначальный хаос штурма, жестокие стычки в лабиринте переулков и мрачная задача по установлению контроля над городом, стоявшим на грани анархии, буйство вдруг рассвирепевшей природы уступили место подобию порядка. Платов взял контроль над войсками в свои руки, из дворца посыпались указания всем и вся. Мне в том числе.

— Буря эта перемешала нам планы. Сегодня уже поздно, завтра поедешь, куда я велел.

Путь мой лежал в Янги-Ургенч, главный центр торговли промышленности Хивинского ханства, менее чем в тридцати верстах к северо-востоку от столицы. Его считали соперником самой Хивы по своему процветанию. Когда-то он был окружен внушительной глиняной стеной, свидетельством давно забытой эпохи конфликтов, но эта стена по неизвестным причинам давно превратилась в руины, оставив город практически беззащитным перед внешними угрозами. Его богатство, накопленное за столетия торговли по древним маршрутам, делало его заманчивой добычей, но он, по-видимому, решил избежать кровопролития, охватившего Хиву, смиренно сдавшись приближающимся казачьим силам. Командир отряда привез обратно специальное письмо, написанное местным биим, ханским наместником в Янги-Ургенчском бекстве. В восточной, цветистой форме, с кучей лести.

Вместе с письмом прилагался шикарный подарок. Нет, не деньги, хотя их тоже прислали. Бий сообщил, что в забытом подвале угловой башни, сохранившейся от цитадели, находилось странное хранилище: груда старых, ржавых и, казалось бы, бесполезных медных не то круглых слитков, не то орудийных стволов. Они описывались как древние, возможно, датируемые временем разрушительного вторжения Надир-шаха или даже более ранним периодом. Платов захотел, чтобы я лично исследовал эту странную находку.

— Медные слитки нам не помешают, из них в России монету чеканят, — объяснил мне атаман. — Но кто знает? Ты там поосторожнее, всю сотню с собой возьми. Вдруг там что-то особо ценное обнаружишь.

Это была миссия, требовавшая не только острого глаза, но и понимания местной специфики — с биим ссорится было нельзя, разве что требовалось его привести к присяге, также как и нового хана —на Коране. Для мусульман это весьма серьезно, а если уж клятва публичная, при свидетелях…

Мой отъезд был назначен на следующее утро.

Солнце, неумолимый летний диск на безоблачном небе, еще не начало выжаривать пыль на дорогах, когда я вывел небольшой отряд моей Особой сотни из северных ворот Хивы. Город, хотя и номинально принадлежавший нам, все еще ощущался как запертый зверь, его узкие улицы эхом отзывались на далекие крики стычек между враждующими местными фракциями и случайную, тревожную тишину, наступившую после выкриков казаков. От обжигающих взглядов прохожих иногда хотелось взяться за нагайку. Перспектива покинуть этот кипящий котел, даже для краткой разведки, была желанной.