Да, Петербург оказался тем еще местечком! Жизнь здесь, пожалуй, была посложнее даже, чем наедине с тиграми и медведями на амурских берегах: огромная масса вопросов и очень мало ответов. И прежде всего, беспокоила ситуация с перспективным прииском на Бодайбо: здесь требовалось срочно принимать важные и необратимые решения.

Вечером в номере нашей гостиницы я расстелил на столе карту и позвал Изю. Перед нами было два пути, и оба рискованные, как прогулка по канату над пропастью.

Первый путь — простой и быстрый: прислушаться к «совету» чиновника и переписать заявку, указав несколько небольших участков, как это обычно и делают золотопромышленники-сибиряки. Может, десятин на сто, самое большее — на двести. Сделать вид, что мы скромные просители, не претендующие на многое. Возможно, нам бы и бросили эту кость, удовлетворившись солидной взяткой.

Но тут таилась ловушка, которую видел только я. Из будущего я знал, что Бодайбинские россыпи огромны. Но где именно находятся самые богатые, самые золотоносные участки? Разумеется, я не помнил точных координат. И, выбрав на карте наугад один или даже несколько небольших участков, рисковал ткнуть пальцем в небо. Мы могли потратить огромные деньги на взятки, на организацию экспедиции, а в итоге оказаться с пустыми лотками. И тогда весь наш план, все надежды на создание мощной финансовой империи с грандиозным грохотом рухнули бы…

— Таки если мы возьмем мало, — рассуждал Изя, словно читая мои мысли, — то где гарантия, что мы возьмем то, что нужно?

— Вот именно, — кивнул я.

Второй путь был куда более амбициозным: получить, как изначально планировалось, сразу же большой объем, а для этого пробить идею с акционерным обществом и уже на него подавать заявку на огромную территорию в две с лишком тысячи десятин или даже больше. Это позволило бы нам не играть в лотерею, а провести полномасштабную геологическую разведку, найти все самые богатые жилы и спокойно разрабатывать их. Это был путь к настоящему, огромному богатству, к созданию империи «Сибирское Золото».

Да только и здесь риски были колоссальными! Учреждение акционерного общества, как уже объяснил мне Плевак, требовало высочайшего соизволения. Мы могли попасть в бесконечную бюрократическую кутерьму, что могла затянуться на годы. И все это время наша заявка будет лежать под сукном, а конкуренты меж тем не будут дремать! Которые наверняка появятся, стоит чиновником узнать. Они будут действовать, интриговать, подкупать чиновников, чтобы похоронить наш проект в самом зародыше.

Самое хреновое во всем этом то, что я не мог просчитать риск. Для этого надобно было вращаться в «высших сферах», куда ни я, ни Аглая Верещагина не были вхожи. Шутка ли — получить персональный императорский рескрипт, особенно когда речь идет о золоте! Кто из чиновников и царедворцев может влезть в эту затею и все испортить? Да кто угодно! В общем, предстояло сыграть вслепую, а я этого страшно не люблю!

— А если мы будем долго возиться с этим твоим обществом, — продолжал Изя, — то не получится ли так, что мы тут зависнем на годы, а когда наконец получим все бумаги, на этом Бодайбо уже будет сидеть какой-нибудь хрен с горы и мыть наше золотишко?

— Все может быть, Изя.

В общем, нам срочно нужен был покровитель — человек, что мог бы продавить наш проект, ускорить все согласования, защитить от конкурентов… ну, или на первое время хотя бы предсказать, насколько растянется организация общества. Надо было посоветоваться с кем-то, кто понимает, как работает эта невидимая машина петербургской власти.

Я достал из папки письма, перебрал их. Одно из них было адресовано графу Анатолию Васильевичу Неклюдову, действительному тайному советнику, члену Государственного совета. И, судя по графскому титулу, человек этот входил в самый высший круг петербургской аристократии. К нему-то пару дней назад я и собирался наведаться, но история с динамитом мне помешала это сделать.

— Вот, Изя, — сказал я. — Пожалуй, стоит начать с этого господина. Он человек из высших кругов, так кому же, как не ему, подсказать нам, как найти правильную дверь в этом лабиринте!

На следующее утро, после долгого обсуждения нашей стратегии, я решил, что пора наносить визит графу Неклюдову. Вот только явиться к такому вельможе просто с улицы, как какой-нибудь проситель, было бы ошибкой. Требовалось соблюсти этикет, произвести впечатление.

— Изя, — сказал я, доставая из саквояжа свою лучшую визитную карточку, на которой каллиграфическим почерком было выведено «Владислав Антонович Тарановский, коммерсант». — У меня к тебе будет одна деликатная просьба.

— Все что угодно для тебя, Курила! — с готовностью отозвался Изя.

— Мне нужно, чтобы ты… поработал моим слугой, — сказал я, стараясь не рассмеяться.

Изя замер, и его лицо вытянулось.

— Кем, кем? Слугой? Ой-вэй, Курила, не делай мне нервы! Я — Изя Шнеерсон! Коммерсант из Одессы, золотопромышленник! И чтобы я в ливрее с поклонами объявлял о твоем приходе? Да если кто-нибудь на Молдаванке про такое узнает — меня же все засмеет!

— Ну, не в ливрее, — усмехнулся я, — а в твоем обычном сюртуке. И не объявлять, а просто отвезти мою визитку и рекомендательное письмо от госпожи Верещагиной в особняк графа Неклюдова. И узнать, когда его сиятельство сможет меня принять. Понимаешь, так положено. Это покажет наш статус, нашу солидность. И, знаешь, Изя, в таких местах очень трудно встретить приятелей с Молдаванки!