Я опешил. Сам сенатор! Это сильно меняло дело.

— Я знал покойного генерала Левицкого, их деда, — продолжал Глебов. — Мы вместе служили на Кавказе. Раньше не знал о происходящем, а теперь не могу допустить, чтобы имя его внуков было втоптано в грязь. Я стану их опекуном. И мы с вами, молодой человек, доведем это дело до победного конца. Я уж телеграфировал во Владимир с просьбой устроить собрание по поводу опекунства, и сразу же, как только оно будет назначено, отправлюсь туда.

Новость обрадовала меня донельзя. Что ж, не приходилось сомневаться, что владимирское губернское дворянское собрание, напуганное скандалом и впечатленное авторитетом сенатора, непременно утвердит его кандидатуру. Теперь у Ольги и Михаила будет самый надежный защитник, какого только можно представить.

Первым делом по совету Плевака, который теперь был нашим официальным поверенным, сенатор подал в суд ходатайство об отложении всех слушаний по делу на несколько месяцев в связи со вступлением в права нового опекуна и необходимостью детального изучения всех материалов. Суд, не смея перечить сенатору, немедленно удовлетворил это ходатайство.

Мы снова выиграли время. Теперь я мог со спокойным сердцем ехать в Петербург, чтобы решать остальные задачи.

Перед отъездом я по просьбе сенатора нанес визит генералу Арсеньеву, чтобы поблагодарить его за участие. Генерал принял меня в своем кабинете, увешанном оружием: черкесскими шашками, турецкими ятаганами, кавказскими кинжалами — и портретами полководцев.

— Не стоит благодарности, молодой человек, — пророкотал он, крепко пожимая мне руку. — Наказывать негодяев — мой долг и удовольствие. Особенно таких, что позорят дворянское имя. Да и начинал я служить под командованием их деда.

Он долго расспрашивал меня о Сибири, об Амуре, о моих коммерческих делах. Я рассказывал, тщательно подбирая слова и стараясь не выходить за рамки своей легенды.

— Тарановский… Тарановский… — вдруг задумчиво протянул он, глядя на меня в упор. — А скажите, сударь, не вы ли тот самый Тарановский, что несколько лет назад воевал на Кавказе? Был там, помнится, в составе польского легиона, что сражался на стороне Шамиля против нас, один отчаянный поручик с такой фамилией. Говорят, храбрец редкостный, но разбойник и авантюрист.

Сердце у меня ухнуло в пятки. Вот тебе и легенда! Моя тщательно выстроенная личина Тарановского вдруг дала трещину в самом неожиданном месте.

Я на мгновение замер, лихорадочно соображая, что ответить. Признаться? Слишком опасно. Отказаться? Он может не поверить.

— Что вы, ваше превосходительство, — сказал я, стараясь изобразить на лице удивление и легкую усмешку. — Кавказ, польский легион… Я человек сугубо мирный. Всю жизнь провел в Сибири, среди чаев да мехов. Должно быть, простое совпадение. Фамилия-то не редкая.

Генерал еще несколько секунд внимательно смотрел на меня, потом хмыкнул.

— Что ж, может, и совпадение. Да я и сам вижу, не тот. Слишком вы молоды, а дело было восемь лет назад. А жаль. Тот Тарановский был настоящий рубака!

Затем он написал мне несколько рекомендательных писем к важным чиновникам в Петербурге, в том числе и в Сибирский комитет.

— Покажете им эти письма, — сказал он. — Это поможет в ваших коммерческих делах!

Я вышел от генерала в смешанных чувствах. С одной стороны, мы получили то, что хотели. С другой — я понял, насколько хрупок мой мир, насколько опасно мое положение. Один неверный шаг, одно неосторожное слово — и все может рухнуть.

Тем не менее дела Левицких были более-менее стабилизированы, а значит, мне пора заняться собственными. Меня ждал Петербург, Сибирский комитет, и я очень надеялся, что там, в столице империи, моя легенда окажется прочнее.

Вечером в дверь моего номера громко и требовательно постучали. На пороге стояли они — Изя и Сергей Рекунов, а за их спинами маячили крепкие фигуры моих «телохранителей».

— Курила! Мы таки приехали! — с порога закричал Изя, бросаясь мне на шею с пылкостью, на которую способны только одесситы. — Ой-вэй, что это за город! Шум, гам, столпотворение! Извозчики дерут за проезд, как за место в раю! Но ничего, мы уже освоились.

«Да, дружок, — невольно подумалось мне, — интересно, как бы ты запел, попади в Москву 21 века!»

И вдруг мелодичный голос заставил меня забыть обо всем на свете:

— Господин Тарановский!

Не поверил своим глазам: передо мной в скромном дорожном платье темно-синего цвета стояла Ольга Александровна Левицкая. Рядом с ней, смущенно переминаясь с ноги на ногу, топтался ее брат Михаил.

— Ольга Александровна! — восхищенно выдохнул я. — Какими судьбами? Как вы оказались здесь?

— Мы… мы не могли больше ждать, — сказала она, и на ее щеках вспыхнул легкий румянец. Ее дорожная шляпка немного съехала набок, а в глазах, несмотря на усталость, горел решительный огонек. — Когда месье Шнеерсону пришла ваша телеграмма, мы решили, что тоже должны быть здесь. Мы не можем прятаться за вашей спиной, пока вы сражаетесь за нас!

— Таки я ей говорил: мадемуазель, сидите дома, ждите вестей, — вмешался Изя, разводя руками. — Но барышня — кремень! Сказала «еду», и все тут! Ну а я что? Раз дама настаивает, кто я такой, чтобы отказывать?