Вот вспомнилось! Однажды дядя Дак пришел к нам в гости с семьёй: с женой и тремя детьми. Старшие сыновья у него ровесники моим старшим братьям, а поскольку мы ещё и соседи, то они закадычные друзья, и все проказы в посёлке — это дело рук моих братцев и их турианцев-приятелей, плюс дочки доктора Рэй, как выяснилось, тоже нашей соседки. Зовут её Рэйан Т’Ранн. Жену у дяди Дака зовут Каади, и она — бывший солдат Чёрной Стражи, невероятно крутая женщина. Так вот, когда они пришли к нам все в первый раз, моему младшему брату исполнился ровно год. Первое, что бросилось мне в глаза, было то, что у турианок на руках ПЯТЬ пальцев, а не четыре. Когда я в обалдении увидела это чудо и, от волнения путаясь в словах, спросила об этом Дака, ответ меня поразил… На самом деле у мужчин-турианцев на руке тоже пять пальцев, просто безымянный и мизинец срослись вместе. Произошло это в какие-то совершенно древние времена, когда турианцы на Палавене жили ещё на деревьях. Мужчины, в основном, охотились, как правило, на поверхности. Когда произошла мутация, установить невозможно, но четырёхпалые получили преимущество в охоте за счёт более сильного хвата, согласно теории. Как было на самом деле, никто не знает. Женщины же с деревьев не спускались и занимались, в основном, собирательством. Поэтому у женщин сохранились пять пальцев на руках и на ногах, сами пальцы гораздо длиннее и подвижнее, чем у мужчин, хотя сама стопа меньше. Стопа у турианцев выглядит удивительно. Насколько я рассмотрела у Наин в бассейне и на картинках в сети, вперёд смотрят четыре пальца, причём указательный и мизинец почти одинакового размера, толстые, с мощными острыми когтями, средний и безымянный сильно короче и с плоскими толстыми ногтями! Большой палец развёрнут назад, и у мужчин, по большому счету, полностью атрофировался, превратившись в пятку. А вот у женщин, хоть и в сильно урезанном варианте, но сохранился, и турианки могут крепко хвататься ногой за податливую поверхность, вроде дерева, да ещё и висеть вниз головой безо всякого вреда и последствий для себя. Такой трюк много раз демонстрировала мне Наин.

Тортик съели, компот выпили. Здесь, в садике, просто обалденный бассейн, а купаться я люблю. Вообще, больше всех бассейн любят азари, они в нем чувствуют себя, как рыбы, не выгонишь. Потом идут люди, тут уже от индивидуальных предпочтений зависит. Батарианки равнодушны. Турианцы скорее не любят, хотя на мели купаются с удовольствием. А вот наш дрелл в него не ходит. Для него соорудили в кладовке сухую комнату, там влажность что-то около пяти процентов, и в воздухе какие-то соли полезные для дреллов. Это, наверное, профилактика синдрома Капраля. Да и зовут его Ферон!

Два месяца спустя. Ранчо «Шёпот»

Пришло время каникул, так что сижу я сейчас на крыльце нашего дома, с альбомом на коленях, и делаю вид, что рисую. На самом деле я бессовестно грею уши, слушая разговор отца и его помощника, батарианца Коэла Натола, сидящих на плетёных креслах посреди лужайки. Рядом сидит Джина, с таким же альбомом на коленях, и, высунув от усердия язык, что-то рисует цветными карандашами. Вообще, у неё настоящий дар к рисованию. То, что у меня получается с натугой и превозмоганием, у неё выходит как-то само собой. Приобщив её к альбому и показав азы, я только диву давалась, с какой скоростью она прогрессирует. Быть ей художником! Вот и сейчас, заглянув к ней в альбом, увидела нашего кота, с ленивым выражением на морде валяющегося на траве, и всё это — небольшими штрихами, и так точно передаёт настроение… Увы, я так не смогу никогда.

— Слушай, Кол, — говорит отец, — что с тобой, ты вторую неделю сам не свой, случилось что?

— От брата вестей давно нет. Ни от самого, ни от семьи его. Саэр волнуется!

— Так ты, вроде, говорил, что у него контракт заканчивается. Я его к нам сосватал, с Таэлем согласовал, тот у руководства пробил. Все согласны принять и его, и семью.

— Вот в этом, похоже, и проблема. Кто-то, видать, сдал брата, что он к нам намылился, а в Гегемонии на это смотрят косо.

— Так создали бы разумным нормальные условия, и не пришлось бы ловить собственное население, норовящее разбежаться, куда глаза глядят, лишь бы подальше от родного государства.

— Это у вас тут, в «РМ», порядки, как в легендах. Мы по первости всё поверить не могли, что так бывает. Я всё подвоха ждал, когда же прижимать начнут. Только через год поверил, что всё, что в контракте прописано, выполняется.

— Главный ресурс у любого государства или корпорации, даже у семьи, это ведь люди. Это не заводы, пароходы, корабли и барахло. Это те, кто всё создаёт, производит, добывает, строит, возит и следующее поколение растит. Вкладывай в разумных, и тебе всё сторицей вернётся. Вот в «РМ» такую политику уже двести лет ведут, так корпорация на третьем месте в списке сильнейших компаний Альянса Систем, да и в сотню Пространства Цитадели входит. А у Гегемонии что?

— Так я и не спорю, Майкл. Не спорю… просто волнуюсь за брата.

— Может, выпьем? Будешь коньяк?

— Что? Настоящий? Терранский?

— Ага! Молдавский! Пусть не самый лучший, но всё-таки. Мне приятель с оказией передал, друзья на Земле закупились, ящик вот мне отправили.

— А… наливай. Когда ещё попробую.

Отец зашёл в дом, а Коэл с каким-то отрешенным видом уставился на небо. В его эмоциях сквозили тоска и страх, но где-то отдалённо теплилась надежда. Вот ведь, нормальный же мужчина дядька Коэл. Добрый, работящий, спец классный, руки прямые. Батя им доволен очень. А Гегемония — это прям такая помойка с рабством, с кабальными контрактами… волчий капитализм во всей его красе. Я его спросила как-то: «Дядь Коэл, почему у вас народ терпит всё это, а не возьмёт в руки оружие и не наведёт в стране порядок?». Он и ответил, что оружие в Гегемонии могут иметь только надсмотрщики, полиция, армия и члены семей глав корпораций. Остальным, если поймают со стволом, сразу смерть. Ну, кроме пиратских отрядов, те, на самом деле, на содержании и под крышей тех же корпораций. В общем, безнадёга. Вот и остаётся батарианцам бежать куда попало, в основном на Омегу.

— Па-ап! Па-ап! Посмотри, как я нарисовала Барсика! — подбежала к нему вприпрыжку Джина.

— Ну-ка, дай посмотрю, — взял альбом Коэл и с восхищением уставился на рисунок.

— Нравится? — спросила Джина, с любовью глядя на отца.

— Очень! — ответил Коэл и крепко прижал дочь к себе.

Дочь он любил. Любил так сильно, что я чувствовала это издалека. Мой отец меня тоже любит сильно, но здесь это было просто до болезненности. Джина это чувствует и вьёт из отца верёвки только так. Вот и сейчас он так стиснул её, как будто боится, что она исчезнет.

— Папка! Задушишь! — просипела Джина.

Тут из дома вышел отец, в левой руке он держал бутылку и два бокала, а в правой — блюдце с нарезанным лимоном. Поставил всё на стол, сел в кресло, открыл бутылку, издавшую звук «поу», и разлил золотистую жидкость по бокалам.

— За удачу, Кол! Она твоему брату пригодится!

— За удачу, Майкл!

Они чокнулись бокалами. Джин уже снова рядом со мной на крыльце, и снова что-то рисует на новом листе, периодически поглядывая на меня. В её эмоциях царит веселье и какое-то… обожание. За что она ко мне так относится, я просто не понимаю.