Шрифт:
— Что же мне делать? — невыносимо горестно для мужского сердца спросила она. — Так одиноко и беспросветно...
— Крутить педали, — нарочито грубо сказал Зарубин, чтобы исторгнуть из себя остаточный дым сексуальных чувств. — Родители ждут.
— На улице темно, а у меня нет света, — виновато призналась она.
В это время ударил следующий выстрел, и послышались голоса:
— Митроха сбежал!
— В реку прыгнул! Держи!..
Потом протяжно заревел сам медведь. Причём в своей клетке. И там же раздался дикий хохот.
Зарубин выскочил на гульбище — Натаха не отставала, держась за рукав, как испуганный подросток. По базе бегали егеря с карабинами, собаки, мельтешили лучи фонариков и только кукла, привязанная к дереву, стояла неподвижно, скорбно уронив островерхую мохнатую голову: постепенно стравливался воздух. Весь переполох происходил в районе зверинца, по крайней мере, все бежали туда и там же горели прожектора.
Медвежий рёв и хохот ещё продолжались, когда Зарубин пришёл к зверинцу. Митроха сидел в своей клетке, а смеялся Борута, катаясь по решётчатому полу, рядом кого-то обливали водой, и весь народ, поднятый по тревоге, суетился вдоль берега.
— Козлы! Недоумки! — клял егерей Костыль. — И говорите, вологодский конвой шутить не любит?
Оказывается, егерь-конвойник сжалился над птиценосым пленником в клетке и, когда сборщики грибов ушли спать, в очередной раз повёл его в туалет. И только сердобольный открыл клетку, как эта драная ворона, эта тварь вонючая внезапно натянула на голову охранника загаженные штаны и выскочила наружу. Да ещё пыталась освободить Боруту! Ослеплённый, выпачканный охранник всё же дал сигнал тревоги, но догнать задержанного не смог — тот бросился к реке, прыгнул в воду и уплыл без штанов.
Это так оправдывался униженный, оскорблённый и почти плачущий егерь, пока его отмывали. Знал бы он, что имеет дело с телезвездой, не сходящей с экрана, если в передачах речь идёт о чём-нибудь сверхъестественном. Зато Недоеденный напоминал свирепого секача, грозился всех уволить, но и клял себя, что не послушал учёного. Борута просмеялся и теперь как-то хитро помалкивал, завесившись космами и посверкивая глазами — словно в щёлку подсматривал из другого мира. Ему выставили дополнительную охрану, повесили на клетку ещё один замок, собак посадили в вольер, с тем и разошлись.
Криптозоолог умел держать слово!
Вся эта канитель и суета пролетели мимо, и уже когда они с Натахой возвращались назад, вдруг из толпы прибалтов выделилась девица в джинсовом костюмчике.
— Натаха, я здесь...
Та обрадовалась, кинулась навстречу.
— Как у тебя?..
— Никак, — был тусклый ответ. — А у тебя?
Дочка Баешников была прирождённой актрисой и умела держать лицо. И присутствия Зарубина ничуть не стеснялась, говорила таким шёпотом, что хоть уши затыкай:
— Так, полежали в обнимку... Такой горячий мужчина! А энергия от него!..
Долгое время Зарубин считал девушек и вообще всю женскую половину целомудренной частью человечества, которую надо завоёвывать, получая раны и проливая кровь. Когда отец заставлял его заниматься боксом, всё время об этом твердил, причём убеждал, что не умеющему за себя постоять достанется и соответствующая, никому не нужная девушка. Мол, красивые женщины обожают героев, гусаров, украшенных шрамами и проломленными носами в том числе. Первая, ещё школьная любовь Зарубина, предпочла студента пединститута, вторая, обретённая уже в Молочном институте, будучи на практике, встретилась с каким-то председателем колхоза, вышла замуж и перевелась на заочное отделение. Третьего фиаско он ждать не стал — оставил свою возлюбленную до того, как она в нём разочаровалась.
И только на четвёртом десятке своей жизни он наконец-то узнал, что женщины ищут и «снимают» мужчин точно так же, как это делают мужчины, но только изящнее и изощрённее, с артистическим творческим подходом. А нравы теперь таковы, что не рыцари бьются за принцесс, а те сами устраивают поединки, дабы овладеть мужчиной.
В башню они вернулись втроём, причём девушки попутно откуда-то прихватили свои велосипеды. И обе почти в голос попросили пересидеть тёмное время, чтобы уехать с рассветом. Зарубин не собирался противиться, напротив, посчитал, что теперь никакого искушения быть не может, помог завести велики на гульбище, напоил девиц яблочным соком — обоих мучила жажда, и указал на диван в передней комнате.
— Можете вздремнуть.
И ушёл в спальню. Конечно, образ обнажённой и аппетитной Натахи в подсознании остался, тут, что ни говори, но самчинный нрав, вещь почти не поборимая. И несколько минут перед сном он мелькал перед взором и уже почти растворился, как внезапно возник в реальности, причём раздвоенный. Студентки Молочного явились обнажёнными призраками и опустились на сексо- дром с двух сторон.
— Нам страшно! Там так темно!
— И кто-то воет!
— Не воет — вибрирует!