— Ну да. Об этом я слышал. В самом деле, очень странно. Для выжившего вроде Элы.

— Это мне не мешает.

— Мешает. В особенности если учесть, что Янг ненавидит тебя даже сильнее, чем я. — Биби вздыхает.

Фортис почти рычит:

— Смейся, если тебе это нравится. Но мне необходимо кое-кого найти. Нам необходимо найти. Еще одну вроде этих четверых. Если она существует. Пятая.

— Бог мой…

Снова следует долгое молчание.

Фортис негромко откашливается:

— Ты не пожалеешь о потраченном времени.

Биби отвечает, и в его тоне слышится горечь.

— Ну да, конечно. Ты всегда так говоришь, но почему-то я всегда прихожу к тому, что перестаю понимать твои намерения.

Фортис принимается расхаживать по комнате. Я слышу, как доски пола поскрипывают под его ногами.

Биби повышает голос:

— Что они знают? Эти так называемые дети?

— Они вряд ли дети, в этом я с тобой согласен. После всего того, что они видели. И сделали.

— То, что ты делаешь, меняет тебя. Это всем известно, мерк.

— Как и тебе, Уильям.

— И?..

— Они знают, что именно представляют собой, более или менее. Они знают, зачем они здесь, ну, по крайней мере, отчасти. Настолько, насколько могут понимать.

Я застываю. Просто поверить не могу, что слышу эти слова, да еще от самого Фортиса.

Он думает, я знаю, что я такое и почему я здесь? Более или менее знаю?

И почему он обсуждает все это с чужаком, а не со мной?

Мое сердце стучит, как каблуки по тротуару. Оно бежит. Оно мчится.

Летит.

Я не в силах дышать.

Мне кажется, что голова вот-вот взорвется.

Я теряю сознание.

— Дол! Дол, что с тобой? — Это Тима, она хватает меня за руку.

Открываю глаза.

Все исчезло.

Следующее, что проникает в мое сознание: я сижу в воде и моя голова тоже погружена. Но ощущения чистоты нет, сколько бы лепестков роз, кусочков кожуры лайма и душистых стеблей лимонной травы ни бросила в бочки экономка Биби.

Вода не освежает, не заставляет меня почувствовать более или менее самой собой. Прежней собой.

И ничто не заставит.

Биби и Фортис.

Янг и Эла, кем бы они ни были.

А потом Тима, и Лукас, и Ро, и я.

Тима, и Лукас, и Ро, и я, и маленькая нефритовая девочка.

Как мы оказались все вместе? Мы и те мужчины, которые обращаются с нами как с детьми, но при этом утверждают, что мы не дети?

Что они должны сделать с нами?

И чем бы это ни было, откуда им все известно? Почему Фортис не хочет объяснить мне? И почему меня это тревожит так сильно?

Плещу водой себе в лицо и на спину и снова — в горящие глаза.

Если глаза горят от слез, никто этого не узнает.

Если это слезы, я не признаюсь.

— Ты в порядке?

Тима тянется к моей руке. Без привычной уже грязи на лице она выглядит мягче, ранимее. Она стоит у выхода в сад, одетая в просторную золотисто-желтую одежду, как ученики Биби, и мы все тоже в таких балахонах.

По какой-то причине она ждет меня.

Возможно, по той же самой, по какой я жду Лукаса и Ро.

А потом я им рассказываю обо всем, что слышала. Всем им. О том, что видела. И о книге Детей Икон.

Я рассказываю им все.

Первым откликается Лукас:

— Только не дай им заметить, что ты их слышала. — Голос его звучит низко и ровно. — Хорошо? Пока не надо. Держись так, словно ничего не знаешь. Пока мы не разберемся, что делать.

Он привлекает меня к себе, и я чувствую, как его лоб, теплый и влажный, прижимается к моему лбу. Мне хочется разрыдаться, свернуться в его объятиях, заснуть рядом с ним в слезах…

Но я не делаю ничего подобного. Я не могу. И он не может. Нельзя. По крайней мере, пока.

Мы смотрим в глаза друг другу.

— Пуговица прав. Мы подождем. И пока не придет наша очередь сделать ход, он об этом и не догадается.

То, что Ро соглашается с Лукасом — в чем бы то ни было, — выглядит довольно мрачно.

— О чем ты? — скептически интересуется Тима. — Какой ход?

— Я не знаю. Сбежать? Присоединиться к Сопротивлению грассов в другом посольском городе? Или, может быть, просто побежать к нашему папочке и рассказать, что мы обижены.