А у нас имелись только фишки, маленькая кучка красных, белых и голубых. Я положил их на узкую приборную доску и пересчитал, пока «управлял грузовиком» (автопилоту требуется только, чтобы на сиденье присутствовала ваша пятая точка). Двенадцать. Я предположил, что они соответствовали червонцам, полтинникам и сотням, и попытался угадать, какой цвет чему подходил. Но не смог.

Нам понадобился целый день, чтобы пересечь Пенсильванию, штат длинных, низких гор, которые выглядели плоскими, пока не посмотришь на них с вершины, чего почти не случалось. Я никогда не видел больше одной горы за один раз, а они все казались одинаковыми: длинные прямые хребты, гладкие на вершине, вроде рисунков, созданных детьми или вдовами. За исключением периодически выдаваемой грузовиком фразы «продолжайте движение», никто не говорил. Любопытный Индеец и Боб поговорили за нас обоих. Тишина приветствовалась.

Мы совершили несколько остановок у «кабинетов задумчивости для девочек» и одну ради сандвича, который я купил на последние деньги. Теперь у нас не оставалось ничего, кроме фишек, а значит, следовало найти блошиный рынок, то есть приблизиться к границе штата. Пустая обложка от альбома, засунутая за приборную доску, уставилась прямо мне в лицо. Мне надо найти ее содержимое до конца месяца, чтобы вернуть работу. Но выдворит ли это полицию из моего дома, объяснит ли мое присутствие в подпольном клубе (если его заметили) и дома у Генри или тело, все еще (насколько я понимал) лежавшее там, на полу? Я мог думать только о пластинке. Обычно трудно припомнить, о чем конкретно мы думаем в то или иное время. Фразы, сшивающие наши жизни в единое целое («Я хотел жениться», «Я пытался найти лучшую работу», «Я собирался удрать от матери») – всего лишь порождения памяти. Некоторые утверждают, что само сознание и есть память, что мы всегда живем в нескольких секундах в прошлом, как растения, вечно соскальзывающие с карниза в поддерживающий, всепрощающий, разреженный воздух.

– Продолжайте движение, – повторял искатель примерно каждые двадцать минут.

Я не возражал против «вождения», а Генри, казалось, нуждалась в отдыхе. Пенсильвания – длинный штат. День тянулся без происшествий до самого вечера. Мы как раз спускались с бесконечного западного склона Голубой горы, последней (как оказалось) из длинных, параллельных хребтов Пенсильвании, когда я услышал звук, похожий на стук гравия о бок грузовика.

Там-там-там!

Я тотчас понял, что случилось.

Жучок.

Глаза Генри оставались закрытыми, она либо ничего не слышала, либо притворялась, что не слышит. Поэтому я ничего не сказал, не желая будить ее, тревожить.

– Продолжайте движение, – повторил искатель.

Через некоторое время Генри проснулась сама: открыла сначала один глаз, потом другой, замычала, застонала, поднялась с сиденья и пошла в кузов. Она, кажется, слегка покачивалась или во всем виновата тряска? Генри завернулась в ковер рядом с Бобом, и вскоре я услышал ее храп, смешивающийся с рычанием Гомер.

Согласно законам о потреблении предметов роскоши, блошиным рынкам запрещается пребывание в одном и том же штате более одного дня, и потому они собираются у границ штатов. Я узнал о приближении к Огайо по голубым и оранжевым флажкам над полем, ограниченным высушенной канавой от широкого моря пшеницы. Я увидел флажки прежде, чем съезд, и едва не пропустил его.

Сняв автоуправление, я съехал с эстакады, а потом и с дороги. Грузовик въехал на грунтовую стоянку. Я увидел кучу столов, но посетителей оказалось мало.

– Где мы? – спросила, поднимаясь, Генри. Я сказал.

Мы припарковались у высохшей канавы в длинном ряду других грузовиков. Генри выкатилась из ковра и направилась искать «кабинет задумчивости для девочек». Я открыл боковую дверцу грузовика и вытащил Гомер.

Она открыла черный глаз-пуговку и зарычала. Я повернулся и увидел коротышку в оранжево-голубой униформе, с блокнотом и бумажным пакетом в руках.

– Что тут у вас? – спросил он.

Он пялился на Боба, свернувшегося клубочком и начавшего (осознал я) попахивать.

– Мой брат, – ответил я. – Я везу его домой, чтобы похоронить.

– Вы не можете никого здесь хоронить, – заявил он. – Граница штата.

– Я просто остановился по пути, – объяснил я. – Увидел флажки.

– За торговлю здесь следует уплатить налог, – сказал он.

– Мы собирались покупать.

– И за покупку тоже. И за парковку.

– У меня нет наличных, – посетовал я. Он увидел фишки на приборной доске.

– Они из ОИК?

Он имел в виду «Объединенные индейские казино». Я кивнул, он протянул руку сквозь окно и взял одну голубую из стопки.

– За костер отдельная плата, – добавил он, забирая еще одну.

Генри только что вернулась с целой охапкой палок.

– Я не разжигаю костер, – сказала она. – Я собираюсь построить будку для собаки. На будки тоже существует налог?

– Нет, нет.

– Прекрасно, тогда можете положить фишку обратно.

Она с ужасающим грохотом выронила палки и смотрела на мужчину, пока тот не вручил мне вторую фишку и не исчез.

– В чем, собственно, дело? – спросила она меня.

– Боб, – пояснил я.