Пирушка в праздник урожая,

Свирель, да посох, да сума,

Да игр собачьих кутерьма.

Но жизнь аркадских пастухов

Не знала зимних холодов.

Не так ли рок, мой милый Скин, Вдруг все меняет без причин?

Мы видим крылья юных лет

И пляшущий весенний свет —

А осень втайне копит гнев,

Дождями лето одолев!

Вот так же, в назиданье нам,

Жизнь прожил радостно Приам,

А в старости несчастный, он

За меч был взяться принужден!

Блаженны те, кому равно

И счастья и беды дано,

Чьи беды — добрый час смягчит, Чью радость — горе отрезвит…

Таков, мой Скин, был твой удел!

Мирт с кипарисом ты узрел

Сплетенными: когда отец

Твоей невесты под венец

Ее привел, благословил

И вскоре с миром опочил

Твой тесть, твой друг…

И в свой черед

Едва наш Форбс издал в тот год

О друге умершем рассказ,

Как вслед за ним покинул нас…

Да, он — о, память, не остынь! —Был добр и мужествен! Аминь.

О нем не только ты и я

Горюем, — многие друзья

И все, кому он, видит Бог,

На жизненном пути помог!

Кого утешил, обогрел,

Не счесть нам Форбса добрых дел!

А скольким людям помогал

Он так, что и никто не знал?

Осмелюсь грешным языком

Словами Господа о нем

Сказать: «Щит вдов и свет сирот».

И пусть мой стих не приведет

Тебя в унынье! Что ж, добро!

И свято будь его перо,

Что как-то начертало вдруг:

«Друг твоего отца — твой друг».

Так положи на гроб его

Дань уваженья моего —

Вот всё, по совести сказать,

Всё, что я мог ему воздать!

Пускай напев бессвязный мой

Напомнит вновь, как мы с тобой, Забыв о всяческих делах,

Бродили в Эттрикских лесах.

Непринужденный дух бесед

Скакал с предмета на предмет, Петляя, как тропа в холмах…

И если иногда, бывало,

Беседа наша иссякала,

То не старались мы с тобой

Увлечься темою другой —

Довольны были и молчаньем.

Ты занимался рисованьем,

И были под карандашом легки

На старом дубе свежие ростки.

Я тоже занимался делом:

Писал, легендой увлечен,

О рыцаре, который Белым

Был поЧему-то наречен.

У наших ног лежали псы —

Следил ревниво пес за псом.

Настороженные носы —

Они соперники во всем!

Пел жаворонок в вышине,

Ручей бежал по тишине,

И жимолости белый вал

Росистым духом омывал.

Нет, даже Ариэль, и тот

Едва ль счастливее живет!

А сколько зимних вечеров

Мы провели у камельков!

И ветры, как сейчас, зимой,

Все так же выли за стеной.

Камин привычно догорал,

Десяток ламп со стен сверкал, А помнишь пенье наших дам?

И как смешон казался нам

Тот, кто искрящийся бокал

На центр стола отодвигал!

Тогда еще был с нами тот,

Кто у девонских скал живет…

А кто смеялся веселей?

Ты? Я? А может, добрый Рей?

Иль тот, чье имя я б не смог

Вновь повторить?

Да, видит Бог —

Не к месту…

Так от всей души, Свист ветра смехом заглушив,

Мы радовались… Но порой

Вплеталась в разговор живой

Вполне серьезной темы нить:

Как лучше лошадь осадить,

Как за копытами следить…

Конь да оружие… — и вот

Весь длинный перечень забот!

Заботы были за стеной,

А в доме — радость и покой.

Теперь давно не та пора:

Охота, скачки да игра

Давно ушли на задний план…

Пора дописывать роман,

И все же эти вечера

Мне б так хотелось повторить…

И эта мысль, что, может быть, Мы соберемся здесь опять,

Не перестала вдохновлять

Меня и дерзостно зовет

В воображаемый поход,

И я готов скакать бессонно

На Север в свите Мармиона.

ПЕСНЬ ЧЕТВЁРТАЯ

ЛАГЕРЬ

1

Заслышав жаворонка пенье,

Поднялся паж в одно мгновенье.