Двое стражников с фонарями прошли мимо монастыря, но не взглянули в сторону переулка, где Томас молился о Женевьеве с закрытыми глазами.

Если Роланд де Веррек отдал ее церкви, то ее могли снова приговорить. Но наверняка, думал он, рыцарь-девственник будет удерживать ее ради выкупа, а этим выкупом являлась Бертийя, графиня Лабруйяд, а это означало, что де Веррек будет беречь ее, пока не свершится обмен.

Меч Святого Петра мог подождать, сначала Томас разберется с рыцарем-девственником.

Уже почти наступила заря, когда вернулся Кин.

– Твоего монаха там не было, - сказал он, - но был один конюх с языком без костей. И у тебя проблемы, потому что городской страже велели искать человека с искалеченной левой рукой. Это была битва?

– Пытки доминиканцев.

Кин вздрогнул, взглянув на руку.

– И что они сделали?

– Винтовой пресс.

– А, они не допускают, чтобы потекла кровь, да, потому что Бог ее не любит, но эти ребята все равно могут разбудить тебя, как бы крепко ты не спал.

– Брата Майкла не было в таверне?

– Нет, и тот парень его не видел и, кажется, даже не знал, о ком я говорю.

– Хорошо, значит, он отправился изучать медицину.

– Всю жизнь хлебать мочу, - скривился Кин, - но конюх сказал мне, что другой твой дружок вчера уехал из города.

– Роланд де Веррек?

– Он самый. Он забрал твою жену и ребенка на запад.

– На запад?
– озадаченно спросил Томас.

– Он был в этом уверен.

Значит, де Веррек едет в Тулузу? Что там, в Тулузе? Вопросов было масса, но безответных, всё, в чем Томас мог быть уверен, так это в том, что Роланд уехал из Монпелье, что предполагало, что Томас рыцарю-девственнику больше не интересен.

У него была Женевьева, и он, должно быть, знал, что сможет обменять ее на Бертийю, а Томаса, как предполагал Роланд, захватит стража Монпелье.

– Где эти повозки с дерьмом?

Кин повел его в западном направлении. Начали открываться первые двери домов. Женщины несли ведра к городским колодцам, а крупная девушка продавала козье молоко около каменного распятия.

Томас прятал свою искалеченную руку под плащом, пока Кин вел его по переулкам и улочкам, мимо дворов с мычащими коровами.

Зазвонил колокол городской церкви, призывая верующих к ранней молитве. Томас следовал за ирландцем вниз по холму, туда, где улицы не были замощены, и грязь смешивалась с кровью.

Там разделывали скот и жили бедняки, запах нечистот привел их на небольшую площадь, где стояли три телеги.

В каждую было впряжено по паре буйволов, телеги были нагружены широкими бочками.

– Боже ты мой, но дерьмо богатых воняет, - отметил Кин.

– Где возницы?

– Пьют во "Вдове", - Кин указал на маленькую таверну, - а вдова - упрямая старая склочница, которой и принадлежат повозки, а вино входит в оплату.

Они предполагают отправиться в путь, когда откроют ворота, но обычно задерживаются из-за вина, что удивительно.

– Удивительно?

– Вино просто ужасно. На вкус как коровья моча.

– Откуда ты знаешь?

– Вот вопрос, достойный доктора Люциуса. Ты уверен, что хочешь это сделать?

– Как еще я могу выбраться из этого города, черт возьми?

– Фокус в том, чтобы втиснуться между двумя бочками. Просто пролезь в центр телеги, и никто никогда не узнает, что ты там. Я дам тебе знать, когда ты сможешь безопасно туда забраться.

– Ты не спрячешься вместе со мной?

– Меня они не ищут!
– сказал ирландец.
– Это ты - тот парень, которого хотят повесить.

– Повесить?

– Господи, ты же англичанин! Томас из Хуктона! Главарь эллекенов! Конечно, тебя хотят повесить! Соберется толпа побольше, чем в воскресенье шлюх!

– Что за воскресенье шлюх?

– Ближайшее воскресенье к празднику Святого Николая. Предполагается, что в этот день девушки должны отдаваться мужчинам, но я не видел, чтобы такое происходило. И у тебя не так много времени.

Он замолчал, потому что на противоположной стороне площади наверху открылись ставни. Из окна выглянул человек, зевнул и исчез. По всему городу кукарекали петухи.

На углу площади зашевелилась кипа тряпья, и Томас понял, что там спит нищий.

– Совсем немного времени, - продолжил Кин.
– Ворота открыты, так что довольно скоро повозки поедут.

– Боже мой!
– произнес Томас.

– Когда ты это сделаешь, ты будешь пахнуть скорее как Иуда Искариот. Я бы залез сейчас, никто не смотрит.