Шрифт:
Правда, он пытался расшатать склад. Но силенок не хватило. И медвежонок покинул берег, отнявший мать.
Он остался сиротой.
Игорь Павлович обходил все могилы на побережье. Их было немного. Они были далеко друг от друга и, казалось, что здесь работало мало людей. Оно и понятно, тут людям помогала техника. Тракторы и бульдозеры срезали наносы, какие не брали ломы и лопаты. Работы тут шли скорее, а и холод подгонял всех. Люди работали бегом.
Здесь изредка появлялись песцы и полярные волки. Мелкие, серые, они пробегали небольшими стаями, держась от людей подальше, поджав хвосты под пузо, не решались подойти ближе. Они хорошо знали, что такое оружие и не хотели на него нарываться.
Все здесь было мелким, убогим. Разве только пурга была страшенной. Она грозила перевернуть будку в море. Но та была надежно закреплена. И вскоре ее занесло снегом по самую крышу.
Работать в такую погоду было невозможно. Машины в пургу не ходили. Можно легко сбиться с пути и водители не рисковали отправляться в этот дальний, опасный рейс, из какого неизвестно, вернешься ли живым.
Мужики тихо переговаривались, понемногу топили буржуйку, чтобы в будке хоть как-то сохранялось тепло.
Над печкой сушились валенки и телогрейки. Мужики пили чай мелкими глотками.
— Последняя зимовка здесь. Осенью навсегда отсюда смоемся. Домой уедем...
— Ты сначала доживи. Не мечтай раньше времени,— одернул бригадир, добавив:
— Двое уже не вернутся. А тоже мечтали, едрена мать. Теперь их нет,— вздохнул тяжко.
— Ни всем такой облом случается...
А на следующий день медвежонок устроил погром. Перевернул будку и палатку, раскурочил, разорвал все мешки с продуктами, все перемешал и, натворив везде полнейший беспорядок, ушел в море, издалека наблюдал за людьми.
— Вот отморозок долбанный! Два дня не дождался. Хотели уже менять место. Так вот помог хулиган. Что теперь делать. Всю муку с солью и гречкой перемешал. Как все это есть? — сетовали мужики и грозили медвежонку кулаками. Тот внимательно следил за каждым движением.
— Ладно, мужики! Придется заказывать харчи по новой! Другого выхода нет. Гляньте, как макароны с рисом перемешал? Вот изверг! — услышали протяжный голос зверя. Он, словно оговаривался с людьми. И было решено оставлять в палатке дежурного. Хорошо, что не до всех мешков добрался. Кое-что не успел тронуть.
Когда бригада уезжала, медвежонок вылез из воды на берег. Он шел следом за трактором, увозившим будку, и постоянно ревел. Ему не хотелось расставаться с людьми, он по-своему привык.
Но как только кончились торосы, и пошла укатанная, ровная дорога, медвежонок в растерянности остановился. Он огляделся по сторонам и медленно развернувшись, поплелся обратно. Он хотел подружиться с людьми, познакомиться с ними поближе, но не получилось. И он остался совсем один.
Он шел, качая головой, как человек, потерявший все — мать и друзей. Ему теперь придется жить один на один с морем, свирепым и холодным.
Бондарев вздумал на этот раз навестить самую известную зону. Здесь уже давно не было зэков. Но хранилась тюрьма, как памятник о прошлом. Она еще стояла на своих ногах. Все было целым, крыша и двери, даже окна ни одно не выбито и не треснуто. Словно люди только вчера ушли отсюда, аккуратно закрыв за собою двери.
Здесь сохранилось все до мелочей. Бабкари, сторожа и уборщица. Не было лишь начальника зоны, спецчасти и собачьей своры. Но в бараках было чисто и свежо, словно отсюда лишь на секунду ушел дневальный.
Даже клеенка на столе протерта. Горят в печке дрова, греется чайник на плите, даже «параша» пустая, выскоблена, вычищена, все лавки помыты, шконки аккуратно заправлены. На окнах и по углам ни пылинки, ни паутинки. Даже в бачке полно свежей воды. Казалось, что тут ждут новое пополнение, какое прибудет с минуты на минуту. Но... В зоне тихо...
— Эй, кто тут живой? — позвал Бондарев. В ответ его повторило гулкое эхо.
Когда ушел отсюда последний зэк? О том помнил лишь барак, да люди, следившие за порядком в зоне, сохранившие здание с музеем прошлых лет. Бондарев всматривается в следы жилья. Вот здесь на шконке следы от гвоздей. Кто-то из мужиков отмочил в знак протеста гвоздями. Прямо за самую мошонку прибил. Капли крови так и въелись в дерево. Давно человека нет, а след остался.
Вон там на нарах обрывок веревки болтается. То ли повеситься хотел мужик, то ли еще для чего-то приспособил веревку. На скамейках и столе ножки отбиты. Частенько здесь возникали драки. Мужики жили недружно. Часто скандалили. Даже чайник и кружки помяты. Ровных, нормальных мало. Большинство были вспыльчивыми, несдержанными.
— А вот тут бугор барака спал. Шконка у самой печки, близко к теплу. Вода рядом. С комфортом жил человек. Берег здоровье, заботился о себе. По бараку в калошах ходил, чтоб ноги не пачкать. Вон они под шконкой остались, ненужными стали. Уходил он отсюда первым. Спешил, собираясь, кое-что из вещей забыл. А может, не захотел взять тюремную память,— усмехается Бондарев.