Тата вздохнула тяжко. Бабушка, как обычно была права.

«Мне пора, прощай, девочка».

— Прощай. Спасибо, бабуля.

Тишину кладбища вспорола воронье карканье. Тата вздрогнула. Что это было? Она на самом деле разговаривала с бабушкой или померещилось? Впрочем, какая разница. Она узнала, что хотела. А спустя пару минут и увидела…

Женщина в белом халате, холеная красивая рука в маникюре, привычно и деловито наклоняет над умывальником металлическую посудину, наполненную кровавым месивом. Водоворот подхватывает комочки, красной густой, как хорошая сметана, массы, разбавляет цвет до розового и уносит в беспредельность канализационного стока то, что могло стать жизнью.

— Я не знала. Я не хотела, — хотела повторить Тата, но язык словно одеревенел.

Чужой, грозный, не бабушкин голос звенел укором в мозгу: «Чем провинилось дитя, которому не судилось по твоей прихоти прийти в мир? В угоду, каким богам принесено оно в жертву? Во имя чего совершено злодейство?»

— Это получилось случайно, без умысла. Но я все равно искуплю вину, клянусь, — пообещала Тата. — Только как?

«Приведешь в мир другого малыша! — приказал визави. — Даю тебе срок: десять месяцев».

— Дай мне еще силы, — успела попросить Тата, прежде чем разговор закончился.

Но видимо ее услышали. Тата стала чувствовать себя, не в пример последнему времени, нормально. И с души, словно камень упал. А уж мозг, вообще работал на всех оборотах, решая самую актуальную проблему сезона: где взять младенца?

В принципе вариантов было всего два: родить самой или посодействовать какой-либо женщине. Однако вряд ли грозный глас подразумевал легкие пути. Скорее всего, требовалось свершить подвиг или, как минимум, нечто экстраординарное.

Поиски поприща для применения сил много времени не заняли. Как-то, Тата наткнулась на плачущую на лавочке соседку. Первым порывом было подойти и утешить. Но слова тут были бессильны. У соседки была непроходимость труб. Она лечилась много лет, ездила к ворожкам и бабкам. Денег и нервов угрохала — не сосчитать. И все без толку. Все твердили одно и то же: оплодотворение не возможно.

Комкая в руках очередное подтверждение бессмысленности своего биологического существования, женщина на скамейке думала уже не о новой жизни, а о собственной смерти, о самоубийстве…

Тата удовлетворенно кивнула. Данный случай очень подходил под определение подвиг. Правда, существовало одно «но». Десять месяцев были слишком маленьким сроком для того, чтобы ввязываться в сложный или «долгоиграющий» проект.

«Ладно, возьмусь», — решила Тата и наслала на соседку надежду — нечего руки опускать, пусть верит. Сама же, не мудрствуя лукаво, отправилась в Дальнее Никуда в Высшую Канцелярию выяснить: есть ли у проекта перспективы.

Объясняться пришлось с клерком.

— По какой, простите, надобности явились? — спросил он сурово.

— Желаю вину искупить. И на консультацию.

— Записаны?

— Я…

— В очередь!

Тата обернулась. Вокруг толпилось не меньше сотни просителей.

— Крайний кто?

— За мною будете!

— А скоро?

— Лет пять-шесть, не раньше.

— Что?! — заорала Тата не своим голосом, — какие пять лет! Да я сейчас все разнесу к чертям собачьим!

— Прекратите хулиганить! — пискнул клерк-бюрократ, — а то…

— Пошел, ты! Я — каких кровей, у меня бабка-прабабка, с первобытнообщинного строя, с пещер. Мои чудеса должны исполняться в режиме дедлайн, а не неизвестно когда. Потому: ни каких очередей. Все немедля, здесь и сейчас. Не то, как пойду громить, тебя в клочья, замки в пыль, не удержишь и не пытайся. Или докладывай номеру первому или пожалеешь! Ну?! — Тата шагнула вперед и легонько чиновничка плечиком задела. Тот поморщился, потер местечко ушибленное, и скромненько, с умилением в голосе спросил:

— Так вы-с значит родовая, наследственная, не из новодела, не из этих скороспелых? Сейчас все в чародеи лезут. Будто тут медом намазано. Натворят делов, потом у нас пороги обивают. Из какой фамилии будете?

Тата назвалась.

— Стало быть, внучка Любови Андреевны?

— Именно!

— Так бы сразу и сказали. Ведь гроссмайстер!

Тата понятия не имела об уровне бабушкиного мастерства и в ответ лишь многозначительно улыбнулась. Мол и я об том!

— Прошение написали?

Тата всполошилась. Да, конечно. Правильно? Секретарь зыркнул, отметил:

— По форме! — и исчез за высокой дубовой дверью.

«Если откажут, попрошусь лично. В ногах валяться буду, не уйду, добьюсь, с типом этим пересплю…»

Легок на помине, появился референт. Листком машет, не разобрать, что написано. Еще и глупости болтает:

— Вечерок не занят? Есть предложение! Полетаем, может? Места знаю, обалдеть.

— Какой вердикт? — выдохнула Тата.

— Благосклонно.

Поперек прошения лежала резолюция: «Пусть!».