– Пойдем купаться? – предложил Сашка.

– У меня купальника нет.

– Ну и что?

Речка, тишина, песок, ощущение спокойствия – было хорошо.

– Поехали ко мне, – предложил Сашка.

– Поехали, – согласилась Вета.

При дневном свете она рассмотрела их участок. Большой, заросший крапивой и старыми кустами малины. За пластмассовым столом сидела женщина необъятных размеров и резала огурцы. Дорезала и потянулась к помидорам. Потом ей понадобилась бутылка масла, стоявшая здесь же на прикрытой клеенкой тумбочке. Женщина не дотянулась и стала тяжело вылезать из пластмассового стула. Она вытаскивала себя по частям, как будто снимая с себя этот стул. Взяла масло и тяжело плюхнулась назад. На земле остались глубокие следы – ямки, продавленные ножками.

– Мам, это Вета, – сказал Сашка и ушел в дом.

– Здрасьте, – сказала Вета женщине.

– Здравствуй, ты дочь Ольги? – спросила женщина.

– Да, – ответила Вета.

– Скажи Юрке, чтобы больше водку Генке не привозил, – сказала Сашкина мама, намазала себе хлеб маслом и стала с удовольствием есть только что нарезанный салат.

– Хорошо, скажу, – ответила Вета. Кто такой Генка, она не знала.

Откуда-то из кустов вышла старушка в купальнике. Маленькая, поджарая, шустрая. Старушка на ходу растиралась полотенцем.

– Все жрешь? – спросила старушка, проходя мимо Сашкиной матери. Старушка сунула нос в чашку с салатом. – Я же просила не лить столько масла.

Сашкина мать даже жевать не перестала. Старушка скрылась в доме. С другой стороны участка появился мужчина.

– Раюша, а Сашка вернулся? – спросил мужчина.

– Да, а что? – Сашкина мать доедала салат.

– Надо бы на станцию съездить, – сказал мужчина.

– Обойдешься.

– Заказик бы обмыть.

– Сделай сначала, потом обмывать будешь.

– Раюш, а поесть есть что?

– Уже нет. – Толстая женщина запихнула в рот последнюю ложку салата.

– О, здравствуйте, а вы кто? – Мужчина увидел Вету.

– Это Вета, Ольгина дочь, – сказала Сашкина мать.

– Светочка, а Юра дома? – оживился мужчина. Вета поняла, что он и есть Генка.

– Не знаю, – сказала Вета. – Я Вета.

– Да, да, Светочка. Пойду к нему схожу, – доложил мужчина и пошел к калитке. По дороге ткнулся в старую яблоню.

Старушка – Ариадна, именно так она просила себя называть, – оказалась Сашкиной бабушкой, матерью его отца, некогда известной в профессиональных кругах скульпторшей. Ариадна всю жизнь лепила лошадей. То ли по стечению обстоятельств, то ли усилиями Ариадны, жили они в доме напротив ипподрома, в четырехкомнатной квартире, не считая двух кладовок, с маленькими комнатками и узкими темными коридорами. Одну комнату занимала огромная кровать, на которой спала Рая – Сашкина мать. Другая комната была Сашкиной. Третья – окнами на ипподром – Ариадны. Четвертая была приспособлена под мастерскую. Гена – Сашкин отец – спал в кладовке.

Хозяйкой квартиры и главой семьи была Ариадна. Невестку она ненавидела. Внука любила, как любят не очень способных, но очаровательных бездельников. Сына считала талантливым, но безвольным.

Гена пошел по стопам матери – стал скульптором. Но лепил не лошадей, а собак. Пока существовал Советский Союз, у Гены были выставки и деньги. Гену сломал рынок. Он умел лепить собак, но не умел их продавать. В отличие от Ариадны, которая лошадиные морды и крупы поставила на поток. За клиентами Ариадне не нужно было далеко ходить – только перейти через дорогу и зайти на ипподром. Там она находила не только работу, но и страсть. Ариадна еще с молодости пристрастилась к бегам – делала ставки, выигрывала, спускала гонорары. Играла и в старости. На ипподроме ее знала не только каждая лошадь, но и весь персонал. Поговаривали, что Ариадна могла позволить себе не только крупную ставку, но и молодого конюха. Никто не знал, сколько точно ей лет. Шутили, что она ровесница ипподрома.

Гена и раньше пил, когда творил. Но это было оправданно. Потом он пил во время творческого кризиса, потом – во время развода с первой женой, бросившей его ради еврея из Хайфы. Кстати, та первая жена, принявшая в Хайфе гиюр, до сих пор дружила с Ариадной. Та считала первую невестку девушкой разумной, потому что только разумная девушка может бросить ее сына и выйти замуж за еврея, и лично провожала ее в Израиль. Новая невестка – Рая – Ариадне активно не нравилась. Но у них с сыном давно была отдельная жизнь – в разных комнатах, пусть и в одной квартире. Ариадна водила в свою комнату конюхов, Гена в свою – девушек, не чуждых искусству.

Рая была молодой и мягкой. Она была мягкой не только снаружи, но и внутри. Так показалось Гене.

Сын Сашка тяжело дался Рае. Что-то случилось с гормонами, и пухленькую Раю понесло во все стороны. Впрочем, Рая и не пыталась бороться с весом – от еды она получала больше удовольствия, чем от семейной жизни. Больше всего Рая любила бутерброды – свежий белый хлеб, масло и докторская колбаса. А еще вафли. Гена пил, Рая ела. Свекровь она ненавидела на физиологическом уровне. У Ариадны было роскошное, несмотря на возраст, тело – ни целлюлита, ни варикоза. У Раи же голубая сеточка вен на ногах перетекала в синие борозды, тянущиеся к отекшим лодыжкам. Рая ревновала Ариадну к первой жене Гены. Та звонила иногда из Хайфы и подолгу болтала с Ариадной. Рае поговорить со свекровью было не о чем. У них были разные представления о том, что хорошо, а что плохо.

Например, когда Сашка в первый раз привел домой девушку, Рая не спала всю ночь, прислушиваясь к звукам, доносившимся из комнаты сына. Утром она устроила скандал. Но на сторону внука встала Ариадна, и Рае пришлось замолчать. А через некоторое время к ней пришла та самая девушка. Она плакала и говорила, что не знает, что делать. Девушка забеременела. Рая мысленно готовилась к скоропалительной свадьбе сына и перспективе стать бабушкой, когда на кухне появилась Ариадна. Посмотрела на заплаканную девицу и вышла. Вернулась и положила на стол сто долларов. Девушка цапнула со стола деньги и убежала. Рая так и осталась сидеть за столом с надкусанным бутербродом в руке.