– Не очень, – на превосходном разговорном французском ответил американец.

– Прекрасно, – сказал Киеу, – значит вы говорите по-французски. У меня не очень-то хороший английский.

Он поглядел на покрытое грязью лицо Макоумера:

– Мне жаль, что так получилось с вашими людьми. Но здесь я был бессилен что-либо сделать: если бы я вышел из укрытия, они пристрелили бы меня на месте.

– Благодарю за помощь, – американец с трудом поднялся. – Лейтенант Делмар Дэвис Макоумер.

– Киеу Сока, – он протянул ему руку. Бессознательно он представился так, как это принято на Востоке: вначале фамилия, потом – имя.

Они пожали друг другу руки.

– Рад познакомиться с тобой, Киеу.

Киеу. Пусть будет так, он не стал поправлять его. Он уже хотел было это сделать, но вдруг осознал, как важно то, что произошло: поменяв местами фамилию и имя, он окончательно порывал со своим прошлым.

– Я думал, вы собираетесь убить меня, – сказал Макоумер, – почему вы этого не сделали?

– Вы пришли сюда, чтобы уничтожить красных кхмеров, – ответил ему Киеу.

Макоумер кивнул:

– Да, нашей целью был этот лагерь.

– Я хочу, чтобы красные кхмеры были стерты с лица земли.

– Но вы же сами красный кхмер.

Киеу покачал головой:

– Мне больше не по пути с Черным Сердцем. Они убили моего брата. И вот сами пали от вашей руки, – он достал из кобуры свой именной пистолет и вложил его в руку Макоумеру. – Это единственное мое имущество, которое имеет хоть какую-то ценность, пусть даже, как сувенир.

Он поклонился американцу:

– Я перед вами в неоплатном долгу.

– Это не имеет для меня значения, Киеу, – мягко произнес Макоумер и положил ему на плечо. – Есть задание, которое я обязан выполнить, хоть и в одиночку.

– Я помогу вам, вы должны позволить мне помочь вам. Макоумер улыбнулся и сжал плечо Киеу:

– Олл райт, – по лицу его пробежало облако. – Но должен предупредить тебя: если ты мне действительно поможешь, для тебя будет очень рискованно оставаться на родине.

Киеу внимательно посмотрел на него. Взрывы наконец прекратились.

– Война пожирает Камбоджу как чудовищный тигр. У меня больше нет ничего, даже жизни. Я пойду туда же, куда и вы.

– Значит, отправляемся в Америку?

– В Америку, – кивнул Киеу.

День выдался туманный, но, к счастью, без дождя. Скрытое облаками солнце давало ровный, мягкий свет. Где-то далеко играла музыка, аккорды мчались по бесконечным проходам, над ними реяли насыщенные яркими красками полотнища мелодий и прекрасные гармонии. В их мирное звучание вдруг вторглись шум и ярость войны. Пальмы вдоль берега исчезли в охватившем их золотисто-матовом пламени. Дым толстой черной змеей потянулся к небу повис там, покачиваясь. Запах пороха и ужасный сладковатый аромат горящей человеческой плоти. Трейси очнулся от запахов войны, он попытался подняться и дико закричал. Ласковые руки удерживали его, тихие слова заушили взрывы снарядов в мозгу. Он сделал глубокий вздох, и запахи обуглившейся плоти вскоре сменились стерильной атмосферой больницы. Глаза его закрылись, Трейси осторожно положили на подушки.

– Доктор...

И он снова провалился в глубокий сон, дарованный сильнейшими транквилизаторами, но губы его продолжали произносить одно-единственное слово, занозой засевшее в его мозгу.

Доктор, доктор, доктор... Он тонул, снова погружался в темноту, из которой перед этим на короткое мгновение вынырнул.

Лорин в пятый раз пыталась сделать тройной pas de chat. Правда, сейчас она выполняла его с партнером, высоким датчанином по имени Стивен. Кроме него на репетицию пришли еще шестнадцать участников труппы: восемь юношей и восемь девушек.

Первые два раза она немного отставала, а потом слишком разогналась и убежала вперед на целый такт. Партитура этого балета Стравинского, самого ее любимого, никак не выстраивалась в ее сознании. Мелодия жила отдельно от темпа, страшнее которого ни один танцор не встречал за всю жизнь. Она еще как-то справлялась с изменением тональности, но станцевать полностью всю фигуру, которую придумал Мартин, пока не удавалось.

Вот и сейчас, на втором прыжке, она завалилась на Стивена, и они оба едва не покалечились. Мартин немедленно остановил музыку, и девушки из кордебалета принялись шушукаться. Молодые люди с интересом поглядывали на солистов.

Мартин вышел в центр репетиционного зала, несколько раз звонко хлопнул в ладоши, и просторное помещение в одно мгновение опустело. В зале остались только он и Лорин.

Мартин стоял спиной к зеркальной стене – отражавшийся в ней зал казался в два раза больше. Я – как на необитаемом острове, подумала Лорин. Мартин стоял поодаль, скрестив руки на груди. На нем была белая рубашка с закатанными рукавами и старомодные черные брюки. На ногах – балетные тапочки.

– Лорин, – негромко окликнул он ее, – сколько лет ты уже танцуешь?