— У меня вовсе нет друзей, — печально возразил Томас. Повисло молчание, оба мы подыскивали, что сказать. — Но ведь сэр Филип Сидни ваш друг, а это уже немало.

— Да, — признал я. — Я имею счастье числить Сидни среди своих друзей. Вы об этом хотели поговорить со мной — попросить, чтобы я заступился перед ним за вашего отца?

Томас еще мгновение колебался, потом остановился и решительно поглядел мне в глаза.

— Не за отца, сэр. За себя. Я должен кое-что рассказать вам, но обещайте не выдавать меня.

Я кивнул, уже не на шутку заинтригованный. Мы остановились на том самом месте, где Сент-Милдред-Лейн переходит в Хай-стрит. Оглядевшись, увидели ряды домиков и светлые стены зданий колледжа. В этот час улица была пустынна, небо спокойно отражалось в воде, заполнившей дорожные канавы.

— Там, дальше по улице, таверна «Цветок лилии», — сообщил Томас, указывая влево. — Дорогое заведение, сэр. — Он машинально дернул самого себя за рукав мантии.

— Пустяки, — легкомысленно отвечал я, побренчав висевшим у меня на поясе увесистым кошельком — даром Уолсингема. Мы неторопливо направились к таверне, выбранной Томасом, и я с деланой небрежностью спросил: — Вообще-то я местных заведений не знаю. Как насчет «Колеса Катерины» — что-нибудь о нем слышали?

Я покосился на Томаса и успел заметить мелькнувшее на его лице выражение страха, однако парень быстро справился с собой.

— Мне кажется, это сомнительное место, сэр. К тому же студентам не разрешается выходить за городские стены. Если кто-то попадется на этом, ему здорово влетит.

— В самом деле? Странно. Вчера я вышел на прогулку и своими глазами видел молодого человека в студенческой мантии, который вышел за городские ворота.

Томас равнодушно пожал плечами:

— Кто-нибудь из коммонеров. — В голосе его не слышалось горечи, он как будто давно уже смирился с тем, что для богатых действуют особые законы, и не ждал перемен к лучшему.

— Кто-нибудь вроде вашего хозяина Габриеля Норриса?

— Если можно, не зовите его моим хозяином, сэр. Разумеется, я прислуживаю ему, но к чему лишнее унижение?

Мы остановились перед двухэтажным побеленным зданием с фасадом по Хай-стрит. Домик был ухоженный и чистый, а внутри мы увидели столь же уютный и приятный зал — в общем, полная противоположность «Колесу Катерины». Аромат жареного мяса защекотал нос, едва мы переступили порог. Выскочил улыбающийся хозяин. Фартук обтягивал его брюхо, такое толстое, что казалось, хозяин вот-вот разродится. Он провел нас к столику, на ходу перечисляя имеющиеся блюда — их было столько, что я успел перезабыть половину, прежде чем его монолог завершился. В итоге мы заказали сыр, ячменный хлеб и каждому по кувшину пива. Томас огляделся по сторонам с таким восторгом, словно впервые вышел в город и ждал от неожиданной свободы всяческих чудес.

— Итак, Томас, — ласково заговорил я. — Что вы хотели мне поведать?

Юноша приподнял голову и пугливо поглядел на меня, решаясь.

— Три дня тому назад, в тот день, когда я так бесстыдно обратился к вам прямо во дворе, в день вашего приезда, сэр… В тот день я кое-что узнал об отце.

Он умолк, тяжело вздохнув, и как раз в этот момент мальчишка-разносчик подскочил к нам с пивом и хлебом. Тут я вспомнил Хамфри Причарда с его латынью и подумал: с тем тоже надо поговорить. Томас уткнулся лицом в кружку и дул пиво так, словно его мучила жажда. Я подождал, пока он опустит кружку на стол, и мягко задал следующий вопрос:

— Вы с отцом, значит, поддерживаете связь?

— Мы переписываемся, — кивнул Томас. — Как вы сами понимаете, все наши письма вскрываются по личному распоряжению графа. Мой отец в Реймсе, в Английском колледже, где готовят священников для миссии в Англии. Любое письмо оттуда представляет интерес, к тому же все считают, что я разделяю убеждения отца, и ждут, когда я выдам себя. Следят за каждым моим шагом, ни с кем заговорить нельзя. Насчет этого, — он указал на хлеб и сыр, — они тоже будут допрашивать меня, когда пронюхают.

— «Они» — это кто? — уточнил я, в свою очередь отпивая глоток пива. — Кто перехватывает письма?

— Ректор. И доктор Ковердейл. Когда отца изгнали, он хотел и меня выпереть из колледжа. Твердил, что, если меня оставить, подумают, будто колледж пригрел паписта.

Говорил он с досадой, но я пристально следил за выражением его лица и готов был поклясться: Томас не знает, что его враг недавно был убит.

— Но на самом деле вы не папист? — подбодрил я юношу.

— Я — сын паписта, а значит, моя верность королеве и Англии под сомнением. В конце концов ректор разрешил мне остаться в колледже, но Ковердейл добился, чтобы меня лишили стипендии. Не думаю, чтобы и ректор особо сочувствовал мне, однако он счел, что моя переписка с отцом еще пригодится. — Парень коротко, сердито засмеялся. — Здорово же они промахнулись! Отец пишет только о погоде и своем здоровье, а я ему про учебу. Ни о чем больше мы писать не осмеливаемся. А тут еще прошел слух, будто граф Лестер поместил в колледж собственного соглядатая, вот до чего они опасаются папистского заговора.