– Какой выбор, если не секрет?

– Мой выбор – Союз Советских Социалистических Республик. Мой выбор – Москва. Мой выбор – Сталин.

Ранним утром товарищ Трилиссер возвращается в пустую квартиру. Спать. Кончен бал. Свечи погашены. Домой. Товарищу Трилиссеру не надо идти на работу. У него больше нет работы. А была всегда. В ранней юности, в 1901 году записался товарищ Трилиссер в партию какого-то Ленина и сразу получил хорошую, нужную, высокооплачиваемую работу: агитировать рабочих не работать. Шестнадцать лет как проклятый товарищ Трилиссер на этой работе работал, а рабочие, которых он агитировал, не работали. Хорошо работал товарищ Трилиссер, а за хорошую работу товарищ Ленин платил деньги. У товарища Ленина всегда были деньги. Из каких-то источников. Потом товарищи взяли власть, и Трилиссер пошел высоко и быстро: занял пост начальника Иностранного отдела ОГПУ. ЧК меняло названия, превращалось в ВЧК, потом – в ГПУ, ОГПУ, в НКВД. А Иностранный отдел названий в те времена не менял. И быть его главой было самым почетным делом. Работа – та же: агитировать рабочих не работать. Только уже не своих, а вражеских. В мировом масштабе. Огромными капиталами товарищ Трилиссер крутил, сотрясал мир миллионными демонстрациями рабочих, которых на деньги родины мирового пролетариата совратили не работать, власть товарища Трилиссера за пределами государства рабочих и крестьян пределов не знала. Карать и миловать – сам решал кого, а ликвидация в список проблем не включалась: только трубочку телефонную поднять и имя внятно произнести, чтобы исполнители зарезали того самого, кто заказан. Чтоб без ошибки. Чтобы второй раз не резать. И были у товарища Трилиссера любимые ученики. Самый любимый – Яшка Серебрянский. Яшку товарищ Трилиссер сам вырастил, выпестовал, поставил на самое ответственное дело – на зарубежное очищение, на ликвидации… Много было потом должностей у товарища Трилиссера, и одна другой выше. Дошел до члена Исполкома Коминтерна – штаба Мировой революции, потом всем контролем в стране заведовал… Но всегда, на всех постах не то чтобы знал Трилиссер, не то чтобы краем уха слышал, не то чтобы чувствовал, но понимал и догадывался: над тайным орденом меченосцев по имени ЧК-ГПУ-НКВД у Сталина есть еще и свой собственный тайный орден меченосцев; над штабом Мировой революции стоит еще какой-то штаб, Мировой революцией управляющий; над контролем рабоче-крестьянским у хитрого Сталина еще свой особый контроль есть…

В любом деле – выбор: так или эдак… В человеческом обществе – анархия или организация. Выбираем. Если анархия, значит, это уже не общество. Если желаем сохранить общество, значит, без организации не обойтись. Потому или гибнем, превращаясь в зверей, или выбираем организацию. Но тут же снова выбор: какую именно организацию? Какая полезнее человечеству? Какая лучше? Организация – это чья-то власть. Власть одного. Или власть толпы. Что выбрать? Один может быть плохим или хорошим, мудрым или глупым, жестоким или добрым, трусливым или храбрым. А толпа не может быть хорошей. Не может быть доброй. Не может быть мудрой. Не может быть храброй. Толпа всегда глупа, свирепа, жестока и труслива. Один может оказаться тупицей, извергом, людоедом и садистом. А толпе эти качества присущи всегда. Интересно, что обреченный на смерть просит пощады у кого-то одного, никогда – у коллектива. Обреченный своим звериным нутром знает: один может пощадить, толпа – нет. Власть толпы всегда хуже власти одного. Один может проявить мудрость, группа проявить мудрости не может. Гениальная догадка может озарить одну голову, а сто голов сразу озарить не может. Потому один понимающий должен объяснить свою идею толпе. Но как найти властелина над людьми? Доверить это толпе? Чтобы толпа поднятием рук или бросанием бумажек в ящик сама себе властелина выбирала? Как находит толпа своего избранника? Просто: по внешнему виду. Главный выбор человека в жизни – выбор спутника жизни, выбор того, с кем он продолжит свой род. Этот выбор люди делают по внешнему виду. Если дать волю толпе, то именно так она поступит, правителя назначит по внешним данным, того, кто симпатичнее. В Америке не было ни одного лысого президента. Это несимпатично. Такие толпе не нравятся. Так можно ли доверять толпе выборы вожака? Нет, природа распорядилась правильно: в волчьей стае правит один, и он сам себя назначает, доказывая всем, что он для стаи – лучший и единственный выбор. Главный аргумент – соперник поверженный, хвост поджавший.

Рудольф Мессер знает, что в человеческой истории власть одного – правило. Власть толпы – исключение. Потому что толпа не способна к созиданию, только – к разрушению. Власть толпы всегда завершалась диктатурой одного. Или крахом всех.

Мессер не хочет власти. Но его тянет на эту власть посмотреть.

В упор.

Были у Трилиссера высокие должности, теперь нет должностей. Были ученики, воспитанники, любимцы – нет их больше. От былого величия осталась гулкая начальственная квартира и дачи в Павшино и Ялте… Пока шел Трилиссер по должностям, как по ступеням, все вверх, думалось: не слишком ли заносит? Не пора ли с этого трамвайчика соскочить? Не слишком ли все хорошо идет? Все хотел спрыгнуть… И все откладывал. Каждый раз: не сейчас. Каждый раз: еще денечек. Еще один. В последние годы все чаще, проснувшись ночью, смотрел часами в потолок. Нужно ли вообще было на эту гору взбираться? Брат Мишка всю жизнь в Запорожье на базаре сидит, шнурками торгует… И счастлив. Сидит себе, шнурочки разложил, газеткой от солнышка прикрылся… Брату Мишке до ста лет жить. Ему пережить и Гуталина кавказского, и тех, кто после будет… Торгует брат Мишка шнурками, никого не боится, а капиталами вертит никак не меньшими, чем Иностранный отдел ОГПУ. И, верно, у брата Мишки есть любимые ученики, которым секреты коммерции передать можно. А у товарища Трилиссера нет больше любимых учеников – все отвернулись, все отскочили. Только это их не спасло. Всех Гуталин кавказский прибрал. Всех перестрелял-перерезал. Редко-редко кто из них еще жив. Да и то в смертных камерах последние деньки отсчитывают. Это и хорошо. Где-то совсем рядом безносая смерть гуляет. И не хочется старику Трилиссеру принять смерть от своего ученика, от своего бывшего любимца, от воспитанника. Уж лучше попасть к палачу незнакомому… Прошла жизнь, прогремела паровозом революционным… Паровоз-паровоз, красные колеса… Зачем попадать в лапы к любимому ученику? Зачем к палачу незнакомому? Зачем? В кабинете Трилиссера за книжной полкой лучшим мастером Иностранного отдела тайник врезан. Там – самое важное… И там – даренный самим Троцким японский пистолет «Намбу», калибра необыкновенного – восемь миллиметров… Хороший пистолет, красивый и мощный. Раньше на нем и табличка серебряная была… С дарственной надписью… Вспомнил пластиночку серебряную и тут же – Яшку Серебрянского…

Последние дни, последние ночи все чаще Трилиссеру любимый ученик мерещится – Яшка. Вроде рядом трется-топчется. И кажется, что каждый встречный-поперечный ему о Яшке Серебрянском напомнить норовит. Чувствует Трилиссер Яшку рядом, как привидение – вот за углом… Как тень смерти. Вот бы к кому не попасть… Успокаивает себя Трилиссер, знает: взяли Яшку Серебрянского. А уж если взяли – не отпустят. У нас ведь не отпускают. Впрочем, Гуталин кавказский на все способен… Нет, ждать больше нельзя. Надо уходить в смерть, не дожидаясь, пока она окликнет Яшкиным голосом.

Усмехнулся горько: думал ли, получая японский пистолет из рук самого Троцкого, что придется стрелять из него всего только раз… В собственную голову…

Повернул Трилиссер ключ в замке. Дверь толкнул, прошел в кабинет, раздвинул тяжелые шторы. Свет – в окно.

Повернулся…

Книжная полка вывернута, книги на полу, панель дубовая в щепы разнесена, дверка сейфа-тайника настежь. А в глубоком кожаном кресле сидит надменный Яшка Серебрянский.

Потянулся Рудольф Мессер, зевнул протяжно и сладко, улыбнулся. Он выспался. Сон сначала был тревожным и мучительным. Его дразнил и терзал сон про вопрос в берлинском цирке и про ответ, про нахальный уход из цирка мимо полицейских, рты разинувших. Его мучил сон про скитания по огромному городу, про холодный дождь с каплями-снежинками, которые падают с неба, не успев сформироваться в кристаллы, ему снилась рычащая черная сука-ротвейлер с рыжей выпушкой на брюхе и в подхвостье, снились арест и тюрьма… И подземный пир… Тут он перестал стонать и корчиться, тут губы его растянулись в улыбку, тут сотни подземных его почитательниц превратились в миллиарды пушистых снежинок, черное небо смешалось с белой землей, и он полетел невесомый вместе с ними – снежинками в манящий бескрайний и бездонный мир мрака. Потом много-много часов ему ничего не снилось, он просто спал, наполняясь силой, как мощная батарея энергией.

Он проснулся с блаженной улыбкой на губах, чувствуя в душе и в плечах несокрушимую мощь, выслушал предложение двух симпатичных американцев, прикинул, как может в натуре выглядеть денежный штабель в миллион долларов и сколько может весить, потянулся еще раз, снова сладостно зевнул, размял лицо руками, отгоняя сон, и вежливо с американцами простился:

– До свидания, господа. Идите и не оглядывайтесь.

Они встали, поклонились, повернулись и пошли. Не оглядываясь.

Судьба вскоре разлучила двух американцев, но каждому из них выпала долгая и счастливая жизнь, они прошли десятки тысяч километров трудными тропами тайной войны. Оба были удачливы и везучи. Только за обоими была замечена небольшая странность, впрочем, ничем им в жизни не мешавшая: они никогда не оглядывались.

А в глубоком кожаном кресле сидит надменный Яшка Серебрянский: лицом черен, волосом бел, зубы волчьи выбиты, изорванные штаны в грязи пыточной камеры, вонючие солдатские ботинки без шнурков, грязные ноги – без носков… И новенькая на Яшке, хрустящая, скрипящая лакированная портупея на такой же новенькой пепельно-серой английского сукна гимнастерке с орденом Ленина на груди, с генеральскими ромбами сверкающей эмали на синих суконных петлицах государственной безопасности…

– Ты бежал, Яша?

– Враг народа Трилиссер, не смейте меня называть Яшей, я вам не Яша, а старший майор государственной безопасности Серебрянский. Вы арестованы, враг народа Трилиссер.

– Яша! Товарищ Серебрянский!

– Какой же я тебе, педерастина, товарищ? Взять его! Иди, сука.

Отгремел вечер. Ежов один. Среди безруких фигур. Пьян. Не смертельно. Тысячи ежовцев пошли под сталинский топор. Люди пропадают. Исчез Фриновский. Вроде как под лед провалился. Был. Теперь его нет. За Фриновским – Заковский, Бельский, Жуковский, Агранов, Филаретов… После них самым видным в ежовском кругу оставался Трилиссер. Но вот пропал и он. Последний раз видели Трилиссера два дня назад на карнавале у Ежова, уехал домой, и все. Его нет. Такую информацию даже пьяному человеку следует трезво оценивать. И делать вывод. А вывод простой: следующим будет он сам – Коленька, которого все так любят, он сам – Николаша, Николай Иванович Ежов, Николь.